Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Каким же все-таки был этот шанс? Вот в чем вопрос. Он свербит и гложет. Вгрызается в тишину, в обострившийся слух, который опять обращен вовнутрь.

А это что? Какой-то звук, совсем тихий. Нежный и слабый. Это голосок, нежный, и тихий, и слабый. Потом, когда все уйдут и он останется дома один, он пойдет наверх. Если такому, как он, можно было бы загадывать желания, то пусть парень, который сделал дочери ребенка, больше тут не появляется. Отцом станет он сам.

Начнет все сначала.

Плевать на пересуды. У него будет ребенок, нежный и бледный — внебрачный ребенок его дочери. Он снова будет отцом.

Только говорить об этом он ни с кем не собирается.

Раз уж он спит, значит, спит, и точка.

Не забыть о ребенке. Он родился, когда его матери шел пятнадцатый год, без особых осложнений. У него реденькие, рыжие волосы и светлые, удивительно спокойные, как у матери, глаза. Для своих трех лет говорит он плоховато, лишь куцые фразы на здешнем диалекте с соответствующими грамматическими отклонениями.

Если бы он не был мальчиком, можно было бы сказать — вылитая Хендшель-младшая. И, стало быть, жизнь у него сложится иначе.

Первая попытка сказать поздравительную речь. Марианна неслышно открывает дверь мансарды. Она стоит на пороге маленькая, принаряженная. Торжественно строгая. Строго торжественная. Немного дисциплины, чуточку доброй воли, самую малость выдумки — и тогда каждый день обретет свой смысл. Вот и теперь достаточно чистого халата с белоснежным воротничком. А если у каждого дня есть своя цель, то, достигнув ее, получаешь душевное удовлетворение; этот механизм надежен, как пластмассовые кухонные часы, которые Марианна заводит каждое утро.

Марианна протягивает руку вправо к стулу, куда Фелиция обычно вешает или кладет одежду. В комнате еще темно серый предрассветный сумрак. Сквозь полуоткрытые веки Фелиция видит, как ветер шевелит занавески.

Рядом с ней спит малыш. Спит с открытым ртом, маленьким и круглым, как у рыбки.

Марианна знает, что нужно к такому дню: уборка, парикмахер, свежее белье, цветы, подарок. И вот она стоит в темной комнате, положив руку на спинку стула, который всегда находится на этом месте с одеждой, повешенной в строгом порядке. Она знает, что дочь проснулась. А малыш с раскрасневшимся личиком спит. Веки Фелиции закрыты плотно-плотно, как дверные створки, будто она хочет от чего-то отгородиться.

Пора.

Наступил момент, который завершает все приготовления.

Момент для нужного слова. Но вот он уже позади.

Марианна смущенно улыбается и беспомощно глядит на отрешенное лицо дочери. Она с удивлением замечает, как ее собственная рука, не решившись коснуться плеча Фелиции, протягивается к малышу, теребит его волосы, отчего тот просыпается и начинает хныкать. Фелиция тут же включает ночничок. В комнате вспыхивает свет. Слова поздравления так и остаются несказанными.

Сны Фелиции Хендшель обычно повторяют эпизоды прожитого дня. Почти каждую смену она хотя бы один раз видит, как из секретариата выходит фрау Аня. Она направляется в лабораторию за какими-то данными, например, о содержании влаги в брикетах. На ней белая блузка с широкими рукавами, узкая юбка и белые туфли с высокими каблуками и ремешками вокруг лодыжек. Поступь у фрау Ани величественная, как у всех статных женщин. Волосы у нее светлые, с мягким отливом. С двадцатиметровой высоты чердака кажется, будто по бурому двору катится золотая монетка. Перегнувшись через перила пожарной лестницы, Фелиция видит, как блестят ремешки на лодыжках фрау Ани.

Когда Фелиция садится за стол, на нем красуется целый натюрморт. В кухне горит газовая конфорка, ярко-холодным светом сияет неоновая лампа, кофе по-турецки исходит паром, от которого у Марианны отсыревает лак на прическе, волосы склеиваются. Слишком суетясь для такого утра, она мажет хлеб красным и желтым джемом.

— Ну, пей же скорее!

Марианна роется в ящиках довольно нового кухонного гарнитура, что-то разыскивает.

Фелиция ждет, не прикасаясь к чашке, а чего ждет, сама не знает.

— Ну, пей же! — стонет Марианна, которая даже спиною чувствует подозрительное затишье за столом.

— Наконец-то, — вздыхает она и триумфальным жестом кладет на стол найденную вещицу в серо-розовой магазинной обертке.

— Вот что происходит с людьми, у которых слишком много свободного времени, — говорит Марианна как бы мимоходом. — Старею.

Фелиция молода. У нее тонкий слух. В этой фразе она отчетливо расслышала упрек. Когда родился малыш, Марианна ушла с фабрики. Уже три года, как она обосновалась на кухне и коверкает язык, подражая детскому лепету, а малыш говорит плохо.

— Ну, открывай, открывай! — торопит Марианна и опять заглядывает в кухонный шкаф.

— Да сядь же! — говорит Фелиция.

— Откроешь ты или нет? — Марианна подходит к дочери, нервно сцепив пальцы.

Нет, отмечать праздники — это и впрямь целое искусство.

— Ну, раз сама не решаешься… — Марианна берет сверток за уголки и вытряхивает фиолетовые шлепанцы. Они еще соединены скрепкой, которую нацепила продавщица. Шлепанцы лежат на столе. Фелиция разглядывает серебряные помпоны.

— Мой размер, — констатирует Фелиция, опустив голову.

— А вот еще! — Марианна пододвигает по клеенке купюру и радостно смотрит на дочь. Она не поскупилась. Деньги теперь не проблема. Времена меняются, меняется и человек. Приходится сидеть дома, а другие работают на фабрике, не скучают.

— Спасибо! — Фелиция помешивает кофе правой рукой, левой трогает мягкие шлепанцы. (Стоит ли снова затевать этот разговор?) — Я же не просила оставаться дома с маленьким.

Это прозвучало иначе, чем ей хотелось. Беда в том, что она привыкла больше молчать. А привычка — вторая натура.

— Что значит не просила? — возражает Марианна с наигранным возмущением. — Ты же сама пошла на сменную работу.

Снова старый разговор.

— Безусловно, — говорит Фелиция.

Это слово она употребляет не часто.

Воспоминания о детстве. Некогда вся наша земля была похожа на мертвый камень. Для проверки Фелиция выглядывает в окно. Действительно похоже. Кругом камень. Серая фабрика из камня, кирпичные арки над окнами. Еще выше виднеется поблекшее магическое число — 1912.

Фелиция сидит на предпоследней парте. Впереди нее — крупная девочка, за спину которой можно спрятаться. Если Фелиция знает ответ, она всегда потихоньку сдвигается к середине. Девочка впереди закрывает ее собою. Идут секунды. Они тянутся как столетия.

Потом земля была похожа на цветущий сад. Нет, скорее на южный с пальмами, кипарисами, кедрами и магнолиями. В воздухе звенели огромные синие стрекозы.

Это надо нарисовать в тетради по природоведению. Значит, передышка. Можно снова поглядеть в окно на мягкий изгиб полей. Кажется, будто они покрыты плотным кротовым мехом. Вдали молодой березняк, на бывшем терриконике растут тополя. Вверху гудят восемь мачт линии электропередачи.