Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Позднее, когда Ганс-Юрген уже учился на зоотехника, родился гнедой жеребенок с белой звездочкой во лбу. Отец подарил его Гансу-Юргену.

Рано утром, перед школой или перед тем, как ехать на районный животноводческий комплекс, Ганс-Юрген ухаживал за жеребенком, а когда вечером усталый возвращался домой, то снова кормил его, чистил скребницей, выводил побегать, убирал стойло.

Отец настаивал, чтобы жеребенка обрезали:

— Жеребца держать не резон. Норовист больно, ездить трудно. И кобыл нам перепортит.

Теперь Ганс-Юрген опасался, что однажды вернется вечером, а в стойле уже не жеребенок, а мерин.

Он знал, какой отец несговорчивый. Может, в Фуксгрунде уже давно не было бы сельхозкооператива первого типа, если бы не упрямство отца…

Ганс-Юрген ни за что не хотел, чтобы жеребчика сделали мерином. Как-то он прочитал историю Холстомера, давал ее отцу и брату, но те только посмеялись. Они не верили, что Ганс-Юрген способен уйти из дома — да и куда идти из родного гнезда, где тепло и сытно?

— У меня ты получишь столько, сколько тебе нигде не дадут. В двадцать лет можешь собственную машину заиметь. Тыщу марок чистыми в месяц и еда бесплатная… Если бы мне мой отец такое предложил… И потом, ты ведь сам себе хозяин. Что своими руками нажито, то наше…

В училище все знали, из какой он семьи. «Отец-то твой богатей, единоличник», — трунили многие, хотя кое-кто был бы не прочь наняться к отцу, когда слышал, сколько у того денег. Но Лейксенринг редко брал на помощь учеников, разве что самых лучших — ведь у него были сыновья, да и сам еще в силе. А кроме того, у него хватало машин.

Гансу-Юргену выделили две комнаты, обе с современной обстановкой. Из окон виднелись сад и загон с лошадьми, щиплющими траву.

Он любил глядеть на лошадей. С тех пор как в саду появился холмик с самшитом, многое для Ганса-Юргена стало здесь чужим. Сначала родители, которые отмалчивались на его вопросы, потом усадьба, которая теснила его своими стенами и докучала ему нескончаемой работой. Однажды он загородил матери дорогу, когда она, как обычно, шла вечером к сараю с миской молока. «Тебе этого не понять», — только и услышал он в ответ. Тогда он выхватил миску и шваркнул ее о вымощенный булыжником двор. Мать молча собрала черепки и через некоторое время вернулась к сараю с новой миской.

— В мае жеребцу будет два года. Всему свой срок, — сказал отец. — Надо до тепла его обрезать, потом мухи будут на рану садиться. Так и до беды недалеко.

Гансу-Юргену исполнилось тем временем восемнадцать лет. С прошлого года он уже зарабатывал сам и отложил немного денег.

Холодным майским вечером, когда остальные смотрели телевизор, он собрал свои вещи, нацепил на морду Гнедому торбу с овсом и сечкой, и они тронулись в путь. Гнедой нес свою торбу, Ганс-Юрген — котомку. Была пора майских заморозков. Над прудом клубился белый туман. Огни в вычищенных стойлах и в доме еще долго светили им вслед. Ганс-Юрген хотел пойти с Гнедым на север, на какой-нибудь конный завод.

Для жеребчика было слишком холодно, каждый камешек больно отзывался в неподкованных копытах.

Ганс-Юрген вел его всю ночь, ориентируясь по Большой Медведице. Под утро он поставил в лесу маленькую палатку. Гнедого привязал к дереву. Следующей ночью Гнедой сильно захромал. Ганс-Юрген притомился, за день он не выспался. Он несколько раз обтирал Гнедого своим одеялом. Тот потел, несмотря на холод.

— Если мы тут ляжем… просто ляжем… Пока они нас не найдут… Нет, скоро они нас не найдут.

Но Гнедой не ложился, шел дальше, и Ганс-Юрген вел его в поводу.

Когда занялся новый день и с лугов сошел иней, они снова сделали остановку. Ганс-Юрген просто положил на землю палатку, поверх одеяло — так и лег.

— Назад нас никто не вернет, раз я этого не хочу, — твердил он про себя.

Он нехотя пожевал домашней колбасы, выпил лимонада. Гнедому он скормил немножко сахара, купленного накануне в деревенском магазине.

Гнедой ткнулся мордой ему в плечо.

— Далеко нам не уйти. Ну да ничего, какой-нибудь приют для нас найдется.

Какое-то время они шли, прислушиваясь. По шуму машин они выбрались к шоссе. На дорожном указателе он прочитал, что шоссе идет на Лейпциг.

Он совсем не думал попасть в Лейпциг, но теперь ему показалось, будто этот город и был его желанной целью.

Если он действительно доберется до Лейпцига, то сразу отдаст Гнедого в зоопарк. Хотя бы поначалу. А может, его самого возьмут на работу, пусть на временную, — он будет присматривать за животными, и Гнедому место найдется.

Чем дальше шел Ганс-Юрген с Гнедым по улицам города, тем больше привлекал к себе внимание. Раньше бы сказали — вон идет цыган с краденым конем.

Ганс-Юрген был бледен от усталости, под глазами легли темные круги. На некотором расстоянии от него двигалась патрульная машина. Полицейские выжидали. Ситуация, конечно, необычная: молодой парень ведет лошадь. Каждый день сотни, тысячи людей выгуливают собак на поводке, и никто их не задерживает. Водить лошадей по Лейпцигу тоже вроде не запрещалось.

Ганс-Юрген хорошо знал дорогу в зоопарк. Всякий раз, когда отец ездил сюда на сельскохозяйственную выставку, мать возила Ганса-Юргена в зоопарк. Но эскорт полицейской машины нервировал и хозяина и лошадь, а им нужно было перейти на другую сторону улицы.

Лошади, как известно, не ходят по лестницам. Перила пешеходного моста отливали синим блеском. Патрульная машина затормозила. Начали останавливаться и прохожие, ожидая, не задержит ли полиция парня с лошадью. Минутное зрелище.

Наконец Ганс-Юрген догадался провести Гнедого по дорожке для инвалидных колясок. Он готов был заплакать и, может, расплакался бы, если бы Гнедой так не вздрагивал и не шарахался в сторону от шума проезжающих машин. Под эскортом полиции они дошли до зоопарка.

Попросив у Ганса-Юргена его удостоверение и справку на лошадь, полицейские проверили документы и, пожелав всего хорошего, откланялись. Перед тем как сесть в машину, полицейские на мгновение задержались. Со стороны показалось, будто они замерли по команде «смирно».

Почти две недели понадобились добросердечным работникам зоопарка, чтобы поставить на ноги Ганса-Юргена и Гнедого. У Ганса-Юргена сразу же обнаружился сильный жар, паренек бредил каким-то Ханзелем, который пришел за ним в Лейпциг, и кричал, чтобы тот убирался.

Ганса-Юргена лихорадило. Ему чудилось, будто он лезет по сугробам к школьному автобусу. Ребята уже ждут его на остановке. «Ханзель, Ханзель…» — дразнят они его. Все больше снежков попадает в него. Один удар особенно чувствителен. Внутри снежка камень. «Ханзель, Ханзель, Хан…»

Девушка осторожно снимает одеяло, которым он закрылся с головой.