Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

Когда вошли наконец в хилую чайхану с оградой из сплетенных сучьев, хозяин нас словно и не увидел — может, и правда нас уже нет? Потом он все-таки подошел. Сквозь клекот и хрип прорывались русские слова. Тимур заговорил с ним, и хозяин пригласил нас на невысокий помост, застеленный грязной кошмой. Мы прилегли на него, вытянули ноги. Он принес чай. Вот оно, счастье? Но оказалось — это еще не всё.

— Ну что? — спрашиваю я Фому.

— Не вижу наживы! — сипит он.

И нажива подоспела!

— Дубленки нада?!

Хозяин подвел к нам какого-то крестьянина (декханина), который это и произнес.

Дубленки? В такую жару? Которая навалится на нас, только мы выйдем наружу?

— Берем! — прохрипел Фома.

— Посмотреть можно, — скромно согласился Тимур.

Не за этим ли он нас сюда и привез?

Декханин долго ведет нас, разомлевших, по извилистым узким улочкам с глухими глиняными оградами, затем вдруг внезапно толкает почти незаметную дверь в стене, и мы входим.

Вот он, рай! Зеленый двор, посередине фонтан. Внутри, по периметру, крытые галерейки. Там какое-то легкое, словно ветерок, движение, смех и, кажется, взгляды. Но, быстро обернувшись, мы не ловим уже ничего! И вдруг — то же самое с другой стороны. От фонтанчика струится прохлада. Как зам по наслаждениям — одобряю.

Прямо над нами плодоносит абрикос, и румяные шарики, частично уже высохшие, рассыпаны всюду. Практически готовый урюк. Я азартно толкаю локтем моего друга: урюк! урюк! — но он почему-то с отвращением отворачивается.

Слово «дубленки» долго не произносится, словно оно нам померещилось, как эти женские взгляды и смех. Идет неторопливый разговор ни о чем. Мне нравится! Появляется аксакал, папаша декханина, в халате, со слезящимися глазами, и неожиданно становится главным докладчиком. «Ленинград?! Это же любимый его город!»

Пожил бы у нас!.. У него в Ленинграде, оказывается, и сейчас проживает (сомнительно!) лучший друг Исаак. Он приехал сюда прямо из блокады, сидел прямо вот здесь и столько рассказывал об этом чудесном городе!

Одна из невесток, пряча лицо (возможно, что и правильно делая?), приносит выцветшую открытку с Адмиралтейством, судя по качеству, годов пятидесятых. Прямо потянуло назад! Для этого стоило ехать в пустыню...

Старик умолк — и начался «парад дубленок»! Порхают возле нас, словно бабочки разных цветов, белые, желтые... а вот «манекенщицы» как-то в них прячутся, не разглядеть.

— Хорошо тебе? — скалится Фома.

— Хорошо. Но душно!

— Примерить надо! — Фома куражится, набрасывает на себя то одну, то несколько сразу дубленок, эффектно поворачивается.

Тимур аплодирует. Очи его горят. Ясно, зачем он сюда нас завез. Эх! Хороший был инженер. И до чего докатился. Туземный промысел!

Разгоряченный Фома вновь оказывается рядом.

— Берем? Мы же всегда отсюда лучшие шмотки везли!

Да, были тут времена! Дубленки норвежские!

— Берем?! — горячится друг.

Сбивать его с куража? Да упаси боже! Старый мудрый восточный дипломат говорит нам: не хотим ли мы взять сразу большую партию? С деньгами можно подождать. Блокадникам он верит!

Снабжение вещами у нас вообще в те годы иссякло. А так... Хасана порадуем. И заодно — Тимура. Вон как у него глаз горит! Когда назвали цену, мы с Фомой радостно переглянулись: это мы заплатим!

Проснулись в объятьях дубленок, в гостинице города-призрака, которая почему-то еще работала. Башка трещит! Выпили крепко. Но ощущения какие-то не те. Впрочем, смутно знакомые. Глянули друг на друга. Фома вытащил счетчик Гейгера, поднес к нашим дубленкам. Мама родная! Вот кто сейчас добывает уран! Овцы!

Зашел развеселый, простецкий Тимур, принес похмелиться. Да-а-а, тут похмелье другое! Увидел наши лица, разбросанные дубленки, счетчик Гейгера на столе...

— Ты уж лучше прямо уран продавай! — сказал Фома резко.

— Это будет значительно дороже! — без всякого вдруг акцента Тимур произнес.

Раскидали товар по точкам. Одна отдельная дубленка — относительно безопасна. Хасану долг отдали, дубленками. Себе заработали на разгул души. Несколько штук оставили себе как память, но держали их исключительно на балконе огромной городской квартиры предков Фомы, геологов-академиков. Там шкуры наши сначала подгнили, потом пересохли, стали ломкие, как маца. Если к нам вдруг случайно забредали жрицы продажной любви, мы расплачивались с ними дубленками, точнее, кусками их. Фома с треском отрывал что-нибудь и в зависимости от того, что оторвалось, говорил:

— На! Свяжешь себе носочки. Чистая шерсть.

Или, если отрывалась пола:

— На! Варежки себе сшей!

Зато Хасан оживился — выдвинул, как сейчас бы сказали, арт-проект. Оказывается, он пишет стихи на фарси. Мог бы воспевать и дубленки. А я, по его замыслу, должен был переводить стихи на русский и распечатывать на машинке. Нашлось дело и для Фомы: расклеивать эти листки на столбы и заборы. Плевал своей ядовитой слюной — и клеил объявления.

— Все! Кончилась слюна! — вдруг сказал.

И мы отнесли две дубленки Глотову, присовокупив счетчик Гейгера.

— Так это же... золотое дно! Залежи урана! — воскликнул он (не Гейгер, а Глотов).

Но «дно» это теперь — не на нашей территории! Собрали даже экстренное совещание — с участием главы «физкультурников», откликавшегося на кличку Бобон. Оказался смышлен! Учредили ООО — и вызвали Тимура. И он приехал — в белом костюме!

— А то я уже в Англию собирался! — усмехнулся он.

— Всегда знал, что ты английский шпион, — мрачно сказал Фома.

И тут Нонна отличилась! Пошла на рынок — и вернулась — в июльскую жару — в дубленке! И при этом сияла!

— Красиво, да, Венчик? — тогда еще молодая, веселая, вертелась перед зеркалом.

— ...Красиво! — мрачно выдавил я.

— И такой продавец приятный — Хасан его зовут! «Тебе, красавица, за полцены отдам!»

— Ну ладно! — Веселое ее настроение и мне передалось. — Снимай дубленку-то! Июль, как-никак!

— Все! — я Фоме сказал. — Выхожу из дела!

— Что так?

— Нонна дубленку купила!

— Ну и что?

— Как ну и что?

— Ну так выбрось ее!

— А как же другие... люди, я имею в виду?

— Ты что думаешь, мы и дальше будем металл в дубленках возить?

— Нет, конечно... но все равно: не могу!

— Странно. Когда тебе партия велела — ты мог! А сейчас вот, когда освободился и можешь работать на себя...

— Вот тут-то как раз и не хочу.

— А вот и не выйдет! Доля твоя уже в деле.

— Доля? За дубленки? Так это ж копейки!

— Курочка по зернышку клюет.

— Вот и клюй. А я отстраняюсь.

— Не выйдет! Все до копеечки тебе доложу!

Дубленку я выкинул на свалку — специально на дальний пустырь завез. Нонне сказал: украли. Горько плакала... Потом такой богатой одежды не было у нее.