Валерий Попов - Плясать до смерти [Роман, повесть]

Стучит!.. Нет — отвлечь его может только запах обеда! Разогреваем «тот еще суп»... Так. Ароматы, кажется, начинают достигать его ноздрей: стук машинки замедлился и прекратился вовсе. Я поднял крышку: отлично! Сейчас подаем. Обернулся — и обомлел. Он, сияя огромным своим «кумполом», уже тут был, за круглым столом!

— Отец! Из-за тебя меня кондрашка хватит! Ты как оказался здесь? Эти твои «перелеты»... чреваты, если ты не понял еще!

— Я по стульям крался, — пояснил он, — за ручки хватался.

— Понял. Только ты больше так не делай.

Сидел. Сиял.

— Наливай, Нонна, — сдался я.

— Наливай, мамаша, щов — я привел товарищов! — усмехнулся он.

Мы молча, но шумно ели. Откинулись, наконец.

— Я сделал тут... важное открытие! — цыкнув зубом (капуста застряла), сообщил он.

Дня у него без открытия не проходит! Некоторые из них просто безумны!

— Отец! А ты не хочешь всё-таки в больницу лечь?

— Не-а.

— Пач-чему?

— Помню — раз ходил я к врачу... перед войной еще, кажется.

— Но война-то давно прошла! Шестидесятилетие Победы, если не ошибаюсь, отпраздновали!

— ...Сказали мне номер кабинета. Нашел его. А там написано — доктор Гибель!

Отец захохотал.

— А уже после войны, кажется... Да! Алевтина послала, посоветоваться насчет лысины. Сижу жду. И вдруг выглядывает доктор в халате. Лысый — абсолютно! Кричит: «Следующий!»

Захохотал снова. Крепкие еще зубы у отца!

...Всё это, безусловно, мило — но еще одной такой ночи мне не пережить! Мне и день такой трудно пережить. Знойный, неподвижный. Отец на своей теневой веранде мирно спит, подложив большие ладони под голову, улыбается во сне, как ребенок с рекламы памперсов. После бурной ночи имеет право и поспать. Это мне не положено — сижу в жаркой комнате с тяжелой головой, то роняя ее, то снова поднимая... Не спать! Если еще и я засну — то кто нас, вообще, разбудит? И что с нами будет? В частности, со мной? Детектив «Тень дворника», действие которого я прихотливо поместил в Одессу, в безумной надежде пожить в этом славном городе этим летом, — усыхает в связи с невозможностью посетить этот город, так же как и другие города нашей, прежде бескрайней Родины... Не спать! Единственно доступный для художественного воплощения субъект лежит на веранде и вытесняет своим пронзительным запахом и «Тень дворника», и всё остальное, вместе взятое. Вот она, точка приземления, после всех моих полетов. Машинка как раз освободилась — давно мог бы это заметить. Заодно глянем, что он там настучал...

Новый устойчивый сорт дается большим трудом, терпением и еще некоторыми качествами, которые трудно объяснить. Я бы сказал прежде всего о широте и свободе взгляда, умении увидеть то, что все боятся увидеть, поскольку это противоречит общепринятым взглядам и лучше туда не смотреть. Но мне бог дал такую смелость, хотя многие, даже мои ученики, предпочитают называть это безумием. Я уже много раз мог остановиться на чем-то, открытом мной, а такого немало, заняться рекламой ценного открытия и выклянчивать награды, вполне заслуженные. Но мне каждый раз это становилось уже неинтересным и неудержимо влекло новое, часто противоречащее прежнему. «Тебя бы на трех академиков хватило — вовремя только ты остановись!» — говорил мне Садчиков, мой ученик, ставший академиком и одно время возглавлявший Белорусскую академию наук. Из метода клонирования растений (рассаживания кустов из одного зерна, в результате чего оно давало до десяти килограммов зерен), из метода, который мы с ним придумали еще в пятидесятые и который имел чисто подсобное значение (получение достаточного материала для скрещивания), он сделал себе имя и положение. А я помираю тут на жалкой веранде, предоставленной мне моим сыном, и ни один ученик не поддержал последних моих открытий, неожиданных и часто противоречивых, и не остался со мной. Но я ни о чем не жалею. Многие, получившие почести, не сделали ничего конкретного, лишь занимались пропагандой какой-нибудь частности, порой «одолженной» у меня без отдачи, а мне удавалось сдавать на сортоиспытания сразу два-три сорта, и, как правило, районировали совсем не тот сорт, на который я рассчитывал, — тут нужен именно спектр, и что-то из этого спектра пройдет. Как я их создавал? Объяснить это невозможно. Не зря на моем девяностолетии мне говорили: «Ваши методы бесподобны, но их невозможно повторить, поэтому они уйдут вместе с вами». И мне это очень жаль — я всё же хотел бы кому-то их передать. Но все предпочитают действовать по шаблонам. Долгое время у нас преследовали генетику — теперь наступила другая крайность: никто не осмеливается поколебать ее постулаты. Пример — моя сотрудница Пугач. Работник честный и старательный, и хорошая женщина. Одно время она заведовала лабораторией генетики при открытии в Белогорке нашего института. Главным направлением лаборатории был, как я припоминаю, именно генетический метод создания сортов — но ни одного сорта таким методом создать не удалось. Гибриды, созданные скрещиванием чистых генетических линий, за два поколения теряют свою гетерозисность (вспышку качества и урожайности сразу после скрещивания). Это типичная комбинаторика — мол, сложи только кубики, и будет картинка. Ее упорно пропагандируют и сейчас — потому что это понятно и доступно, и легко написать диссертацию, и тебя поймут и поддержат такие же, как ты, боящиеся сделать шаг с проторенный тропки, и защищенные уже званиями и наградами. Но сорт так механически «сложить» невозможно. Поэтому нет у Пугач сортов, так же как и у всех, кто слепо надеется на генетические комбинации. На самом деле скрещивание и создание гибридов — лишь начало. А сорт создается необъяснимой соразмерностью и очередностью всех действий, что чаще всего невозможно повторить и что дается лишь интуицией и бесчисленным числом попыток. Поэтому теоретиков генетиков, в том числе и академиков, так много, а реальных селекционеров, имеющих конкретные удачные сорта, — единицы. Мой сорт ржи «Ярославна» районирован лишь в Ленинградской области, что говорит о его привязке к местным условиям, но зато он дает сорок пять центнеров с гектара, что на пятнадцать центнеров больше обычного. Мой следующий сорт «Былина» отличается высокой продуктивностью и неполегаемостью, но главное его достоинство — в скороспелости, что дает возможность получить до наступления нашей ранней и влажной осени первоклассные сухие семена.

Мне удалось в жизни не только создать шесть продуктивных сортов (считая два сорта проса в Казани, широко высеваемых до сих пор), но и глубже понять методы селекции. По озимой ржи это, конкретно, отбор растений в заданном направлении до цветения и пересадка их на изолированный участок для цветения и взаимного между собой переопыления. Затем — выбраковка растений по зерну и высев на изолятор и их отбраковка, также до цветения. Селекционер повторяет методы при каждом выпуске семян, и при качественном улучшении имеет право на оформление сорта. Но кому сейчас хватит терпения и, главное, уверенности, чтобы заниматься этим из года в год?.. Боюсь, что даже мой сын не обладает достаточным терпением, чтобы хотя бы дочитать до конца эти заметки...