Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

Тут главный бизнесмен, окруженный подчиненными, медленно повел в мою сторону глазами — он, судя по всему, уже вышел на тропу респектабельности и скандалов не хотел.

Я и сам наблюдал за собой со злобной иронией.

— «Уважения», говоришь, захотел? А где, интересуюсь спросить, вот этот ваш костюмчик, бутылочного цвета, в котором вы на экране? Ах, продали, в комиссионный отдали? Неужто такая нужда? Что вы говорите?!

Да — продал! И денежки уже получил, и истратил уже, и где теперь американский мой этот костюмчик — увы, не знаю; и сейчас, может быть, новый достойный хозяин видит его на экране и, усмехаясь, говорит любовнице (жене): смотри-ка — мой костюм выступает. Неплохо держится.

Мое выступление не встретило большого сочувствия в этой среде — Крепыш, лишенный НХЛ, так и кипел:

— Лапшу вешает со своей культурой! Была бы кому нужна эта его культура — не подохла бы!

«Да, — подумал я, — этот народный самородок абсолютно прав! Сколько мы тянули нашу музу, сколько реанимировали, сколько десятилетий холили эту высоколобую даму, любимицу нашего брата-отличника, а неживучая оказалась, и даже на лекарства ей никто не дает. Чего я тут мямлю? Все ясно до слез!»

— Да чего ты дергаешься? Никто эту лажу и не смотрит! — как бы обращаясь к первому, но явно целя в меня, проговорил второй крепыш, в тропических босоножках. Обстановка сгущалась, и даже шеф, подняв усталые глаза от бумаг, посмотрел сначала на них, а потом на меня:

«А что? Похоже, застоялись ребятки без работы, может, дать им слегка размяться — жалко, что ли?»

Но тут все повернулись назад — в дверях салона стояла Луша, в полупрозрачном платье... умела она выбирать для своего появления подходящую позу — и момент! Сразу повеяло блаженством — злобные крепыши даже поднялись, уступая кресла... Но Луша, играя бедрами, направилась ко мне. Я, несколько запоздало, вскочил, облобызал сочную ее руку, выскользнувшую из платья. «Бандиты» наблюдали наш альянс в полном отпаде. «Мозг покупает себе секс»... вернее, наоборот.

«Вот она — Новая Муза!» — с наслаждением оглядывая цветущую Лушу, подумал я. Вместо прежней — состарившейся, всем надоевшей непонятными, непомерными своими требованиями, эта — всем доступная, с простыми, ощутимыми формами!

Мы чопорно проследовали в ресторан, сопровождаемые восхищенными взглядами.

— Как вы устроились? — церемонно осведомилась она.

— О, превосходно! — воскликнул я. — Но, вероятно, это стоит немалых денег? — Я сунул руку за пазуху.

— А, это проблемы пароходства! — Луша махнула лебединой своей рукой.

Лакеи отодвинули-придвинули нам стулья — в суровой жизни на суше я уже как-то позабыл, что такое бывает!

Да, выросла девушка! Два года не видел ее... Но каких два года! Переломные, можно сказать!

Очень скромной я бы и тогда ее не назвал... но насколько могла быть нескромной советская девушка той поры? Разве что чуть-чуть? Чуть-чуть было.

Помню ту историю. Мы с братом с нашей дачи отправились рано утром за грибами и, потеряв, видимо, рассудок, очутились в овраге под еще тогда обкомовскими дачами. Овраг был отличный, грибной — однако я испуганно объяснял брату, что забрели мы не туда, утратив классовое чутье.

— А ни хрена! — проговорил наглый, как всегда, брат. — Вряд ли эти типы, да еще так рано, ходят по грибы!

— Ну почему же? Ходят! — от густого насмешливого баса мы похолодели. Хрустя валежником, из мусорных мелких кустов вышел Поцелуев — тогдашний зам по культуре. Умные его глаза насмешливо чернели из-под широкого соломенного «бриля», обсыпанного хвоей. Выглядел он простецки, даже затрапезно: серо-зеленая плащ-палатка, сапоги.

— Смелый у тебя, Валерий, братан! — раскрывая стальной портсигар, промолвил он.

То, что он назвал меня по имени, наполнило меня сладостным волнением — знает, оказывается! Казалось бы — откуда: видел меня, может, пару раз, и то из президиума в большом зале — а узнал, в «предрассветной мгле».

— Мало что-то нынче грибов! — со всей дерзостью, на которую был способен, произнес брат.

— Спать надо меньше! — залихватски сказал старший товарищ и протянул нам свой короб, в котором круглились беляши-крепыши.

Мы подавленно молчали — и тут мы не правы!

— Сколько там натикало? — Поцелуев вытянул старые, с крышкой (почему-то хотелось сказать «именные») часы. — О-о, полвосьмого уже! — Он почему-то лукаво огляделся. — А может, пока моя благоверная не проснулась — позволим себе?

Мы обомлели... Если мы правильно поняли, он нас приглашает наверх, видимо, даже выпить... не зря, видно, сквозь все преграды просачивались слухи, что он отличный мужик! Мы взобрались по откосу, мимо спящего в будке солдатика-охранника.

— Солдат спит — служба идет! — благодушно проговорил Поцелуев и кинул орлиный взгляд на брата, идущего последним: не стукни калиткой! Служивого разбудишь!

Это сразу расположило нас к нему. Сколько раз мы заглядывали за эту ограду, понимая, что никогда до такого «не дорастем». И вдруг сподобились. Дача оказалась совсем простой, и, кстати, никаких «шестерок»: Поцелуев сам, по-мужицки, накрыл на стол.

— Отхлебнем этого, что ли? — Поцелуев вытащил из чулана бутыль. — Слеза! Брат из Краснодарского края присылает!

От непривычной выпивки в столь ранний час душили слезы умиления: как же так? И у него — брат?! Все равно как у меня!

Потом Поцелуев столь же умело разлил ярко-красный дымящийся борщ, сваренный на индюке, присланном, как оказалось, тем же братом. Умиление усиливалось. Выходит — без брата он и вовсе бы пропал? Пища была самая простая: сало — от брата, индюк — от брата, даже слишком, может, простовато для руководителя культуры? Это я уже от выпивки обнаглел... Смущало еще и то, что такой густой борщ — на завтрак, но тогда все, слава богу, кушали суп, правда, на обед... Но, может, он так рано встает, что уже — обед? Пробилось солнце, и толь на крыше сарайчика стал переливаться необыкновенными звездами... Алкоголь?

Появилась его жена, еще более известная, возглавляющая все... Ласково вывернула у Поцелуева бутылку, ласково поздоровалась... налила крутого борща в украинский горшок, сказав пожилой прислуге (все-таки одна скромная служанка была): «Виталику отнеси, пока горячий!..» Солдатику?

Какое-то блаженство наполняло меня... А ведь, наверное, это главные минуты за все лето? Так и вышло.

Забыв от волнения наши жалкие грибы, мы с братом ушли, покачиваясь от счастья. Месяца три я потом мучился. Не глянулся? И вдруг пришла телеграмма — «Правительственная»: «Появитесь. Есть дело. Поцелуев». Адрес явки был не указан — но кто же не знает его? «Штаб революции»! От слова «появитесь» веяло некоторой строгостью — но как же без строгости? Я прибыл. Тут уже, ясно, происходило все официально. Здесь я и познакомился с Лушей, в строгом черном костюме, — тогда она занималась проблемой досуга молодежи в пароходстве... уже тогда — в пароходстве... а почему, собственно, нет? Какая тогда была фривольность? А никакой! Во всех культурных программах максимум секса — художественная гимнастика, танец с булавой — и только. Как раз сценарий одной такой программы мне и предстояло создать, хоть никогда такого и не создавал.