Валерий Попов - Тетрада Фалло

— Хватит тебе мучить-то себя! — однажды не выдержала даже Капа (они почему-то с Толиком храпели вовсю, их кровью, отравленной алкоголем, комары не интересовались). — Давай! — предложила Капа. — Если ты к тетке своей боишься, я тебя к одной хорошей женщине пошлю! Та без ножа все сделает! Я недавно ходила — сделала все о’кей.

Она задорно глянула на Толика: тот грозно насупился половиной лица: мол, от кого это делала ты, я что-то не помню. Такие у них любовные игры, и у меня была в них своя роль.

— Ну, я иду звоню? — приподнялась Капа.

— Подожди, — собрав последние свои силы, сказала я. — Сейчас!

Я ходила по коридору — вот и пришло время решать! И не с кем посоветоваться — ни с Владом, ни с отцом! Если бы захотели, могли бы меня найти — Изергина знает, куда я поехала, на институт многим приходили письма. Но не мне. Значит, я никому не нужна! Я вернулась в комнату. Капа, подвинувшись к маленькому окошку, шевеля толстыми губами, считала петли — вязала свитер своему Леше, собираясь поехать к нему.

— Вяжешь? — сказала я.

— Так холодно там у вас, — вздохнула она.

Да. Одному холодно. Но ведь она приедет к нему, привезет свитер, гостинцы. А моя девочка — я почему-то знала, что это девочка, — не увидит ничего?

— Ну, давай позвоню, завтра и сходишь, — приподнялась Капа.

— Не надо, — сказала я.

— И правда. Наше дело — терпеть! — чуть ли не с гордостью проговорила Капа.

Сочинение я написала на «пять». «Тема юности в советской поэзии». На три счастливых часа я оказалась вдруг в прежней жизни, забыла, что со мной и где нахожусь. Сдала сочинение последняя, а оказалась первая.

Как мне сказали в коридоре, конкурс даже на дефектологию нынче такой, что одна «четверка» — и человек пролетает.

Между тем как раз «четверкой» пахло на устном экзамене по литературе. Пролистав мое сочинение, преподаватель проникся антипатией к слишком правильной теме и слушал меня вяло, с кислой миной. Мол, нашлась еще одна ярая комсомолка — он-то был явный, точнее, конечно, тайный диссидент, как вся интеллигенция в эти годы. К тому же мне попал сейчас билет о поэме Маяковского «Ленин» — трудно тут что-то оригинальное сказать, мне самой было скучно слушать себя.

— Ну, хватит! — не выдержал он и потянул к себе ведомость.

В лучшем случае — «хор.»! Вот снова решается моя жизнь... а я стою молча и неподвижно.

— А спросите меня что-нибудь еще, — проговорила я жалобно.

Вздохнув, он отложил ведомость.

— Ну, скажи... какие журналы ты читаешь?

Журналов-то я мало читала — музыка занимала все. Выписывала только «Искусство кино», мечтая о той замечательной жизни.

— «Искусство кино», — выговорила я.

— Да? — Он наконец с интересом глянул на меня. — И кто же твой любимый режиссер?

— Тарковский! — мгновенно, навскидку произнесла я, и не ошиблась!

Он буквально расцвел.

— Отлично, — уже как своему, близкому человеку, улыбнулся он.

Я выскочила радостная. Всех победим!

— Поступила, Лидочка Дмитриевна, все хорошо! Я так рада, так рада! — Я специально щебетала в трубку без остановки, надеясь все три заказанных мною минуты прощебетать и не дать ей задать лишних вопросов, на которые трудно отвечать. — Лидочка Дмитриевна, нас сразу в деревню посылают, на уборку картошки, потом сразу занятия. Но я мечтаю приехать! И все расскажу! Спасибо вам, Лидия Дмитриевна!

Все. Я прошла через холл Центрального телеграфа, посмотрелась в зеркало. На щеках уже бурые пятна, подбородок опух и обвис. Фига они увидят меня такой! Только прекрасной мадонной с младенцем на руках, счастливой и всем довольной, не имеющей ни к кому ни претензий, ни обид. Я так решила.

— Хватит тебе у каландра сыростью дышать! — решила Капа. — Тут одна подруга моя на овощебазе... гниль отбирает. К ней пойдешь — мальцу твоему витамины нужны.

Она почему-то знала, что будет мальчик, но я-то знала, что девочка.

Марина

На Рождество Капа поехала в Троицк. Увы, я не могла ехать с ней... Мне, наоборот, скоро из Троицка «приезжать» сдавать сессию. Хоть башка уже туго варила. Но я училась, не превращалась в «Капу вторую»!

— Ну, — спросила она, уже нагрузившись узлами, — может, кому все-таки что передать?

Кому? Что? Если бы хотели, давно бы нашли меня — в том же институте, куда я часто хожу. Костерева, та пигалица, секретарша декана, теперь лучшая подруга моя и передает все заочные задания прямо мне, не отсылая в Троицк... Если бы хотели — нашли... Лидии Дмитриевне тоже ни к чему узнавать лишние детали. Тем более — от Капы.

— Леше привет от меня передай... если помнит, — сказала я.

Капа буквально расцвела.

В ту зиму были жуткие метели и заносы, отменяли даже междугородние автобусы и поезда. Позвонила Капа — из Троицка! — так глухо, словно с другой планеты, и прокричала, что к Новому году постарается, но, может, застрянет там. Я вдруг представила Троицк... но почему-то летом.

В ночь на 31 декабря мне приснился потрясающий сон: веселый праздник у меня дома, в гостях все мои однокурсники. Отец и Влад сидят рядом, дружески беседуя. Неужто я увидела явь, недалекое будущее? А почему бы и нет? Ведь люди-то не злодеи, и прощают ближних, особенно когда любят их. А тем более когда... а тем более... Тут я проснулась окончательно, оглядела убогое жилище. Тем более... но где же она, моя доченька? Если это будущее, почему там нет ее? В другой комнате? Но в снах, тем более вещих, «других комнат» не бывает! Где же она? Я с испугом приложила ладонь к животу. Она не двигалась! Но вот торкнулась! Я вспотела от счастья.

Что же этот сон означает? Приехал Влад и меня разыскивает? Может, уже вместе с папой? Одевшись, я вышла на улицу. Сразу я боялась звонить — не спугнуть бы. Позвоню-ка я Грине сначала — он-то скажет мне все.

— Точно! Вернулся Влад, — произнес Гриня. — А откуда ты знаешь? Как твои дела?

— Он... не спрашивал... тебя? — произнесла я. Тот молчал.

— Да он... не в себе маленько, — произнес наконец Гриня. — Долго в госпитале лежал. Серьезная черепно-мозговая травма. Он и раньше-то был... А теперь... В общем, не хочешь портить настроение — пока не приезжай.

— Спасибо, — пробормотала я и повесила трубку.

С моим животом ходить уже было трудно. Выходя на улицу, я поскользнулась и проехала задом по ступенькам. Встала, чувствуя в пояснице глухую боль.

В квартире вдруг напала на меня жуткая сонливость. Ничего не объясняя, я легла и проспала весь день. И даже во сне, среди всяких дурацких снов-обрывков, я, помню, тряслась от страха, как бы снова не увидеть тот сон: прекрасный, а на самом деле — ужасный, в котором не было девочки моей!

Помню, Толик звал меня, глухо кричал (как мне казалось, издалека), что надо встречать Новый год. Я отмахивалась, что-то мыча... Не хотела я встречать этот год и, как в далеком детстве, сжималась испуганно под одеялом: может, если спрятаться, страшный Новый год тебя не найдет и ты останешься в старом, где все знакомо и привычно? Кажется, я спряталась. Ночью я проснулась от страшной боли — словно кто-то открыл внутри зонт со спицами и теперь резко выдергивает его. Я застонала. Капа нависла надо мной. Приехала? Согнувшись, она пощупала простыню подо мной. Я и сама уже чувствовала — мокрая!