Валерий Попов - Грибники ходят с ножами [Повесть и рассказы]

Я бережно уложил Тавочку обратно в яму, засыпал разбросанной вокруг землей, положил кровельное железо и сверху навалил столб... Вот. Примерно вот так!

Боб повел себя неординарно. Он встретил меня у выхода из леса и, хотя по грязной моей одежде наверняка понял, чем я там занимался, хищением его стройматериалов не попрекал.

— Ну что... жалко тебе твоего кабысдоха?

— Слушай, Боб! А можно посоветовать тебе жить — беспомощно, светло и немо?

Боб неожиданно согласился.

...Зато вдруг пошли грибы — и можно было целыми днями пропадать, ни с кем не разговаривая. В лесу пахло, как в предбаннике, — пыльным засохшим листом.

В самой мусорной глухомани, вдоль старых, еще финских канавок, стояли на серых волокнистых ножках дряблые подберезовики.

Надо брать выше — я полез по сыпучему песку. Кто-то хватался уже тут, выбираясь: ярко-рыжий на сломе ствол осины... Здравствуй, груздь!

Яркость сыроежек обманчива: от них остается лишь пластинчатый мусор — и никакой яркости.

О! Маленький, но горделивый красный светился прямо посреди тропы — видимо, встал тут с целью преградить дорогу силам реакций.

В сухой канавке, уходящей в сторону, — огромный белый, как бы с потной шляпкой, с прилипшей к ней парой иголок, — к сожалению, уже немолодой, снизу зеленоватый.

Изолгавшиеся опята... Обходим их.

Не может быть! Неужели это он, драгоценнейший рыжик, с голубоватыми концентрическими кольцами на шляпке? Точно — сочится на сломе ярким соком!

Вдруг послышался нарастающий хруст — ко мне бежал худенький старикашка с корзиной.

— О, здравствуйте! Ну — как грибы? — произнес я.

— Да вот лисичек немного наковырял! Ну, слава богу, что нашел вас, думал, все — заблудился. Вы от Маретиных идете?

— Да.

— Ну, слава богу! Там пес всегда лает. По краю собачьего лая к станции и выйду!

— ...Больше он не лает, — пробормотал я.

Я вдруг резко повернулся и бросился в кусты, изумив бедного старичка... Все понял! Зато я про тебя, бедный мой Тавочка, напишу!

Сразу столько вспомнилось! Не растерять бы! Ломился сквозь кусты! Идиот! Сколько раз можно повторять тебе: без ручки и записнухи в лес не ходи! Ворвался на террасу, сел... ничего не потерял вроде. Кроме грибов.

За неделю я написал «Собачью смерть». К счастью, ничего почти не отвлекало. За это время произошло всего одно событие — повязали Пашу.

Произошло это неожиданно — во всяком случае, для меня. Я писал, сидя на террасе, и вдруг услышал в своей голове тихий, но четкий голос: “Сидит. Что-то пишет...” Я встрепенулся. Что это? Белая горячка? Шизофрения?

— ...перестал писать, — произнес тихий голос где-то рядом.

— Макай его, — произнес далекий, дребезжащий голос.

Я резко приподнялся — и увидел на крыльце какого-то марсианина в мохнатой маске, обвешанного множеством всякой техники, включая автомат. Мы встретились глазами — и он, ударом ноги откинув дверь, навалился на меня, приплющив харей к рукописи.

Так вот что значит — “макать”! — мелькнула мысль. Записать бы, чтоб не забыть. Рука поползла к карандашу, но он приплющил и руку.

Паша уходил с большим достоинством. Подойдя к зеленому “газику”, в который его усаживали, он провел пальцем по борту и произнес:

— Мыть, Ваня, технику надо!

— Танки не моют! — красиво ответил Иван.

Жена, обосновавшись тут вполне уютно, утром радостно уходила на базар — завязала трогательно-дружеские отношения со всеми: хриплыми продавщицами, оборванными алкашами, небритыми кавказцами — и каждый раз возвращалась оттуда то с радостными, то с горестными вестями и требовала от меня адекватной реакции.

— У Юсуфа брат заболел!

— Отстань! Не видишь — я занимаюсь!

— О чем же ты пишешь, если никого не знаешь? — удивлялась она.

— Отстань. Зато ты всех знаешь.

А тут она пришла вконец расстроенная:

— Троху избили!

— За что? — проговорил я, продолжая писать.

— Тебе это интересно?

— Очень!

— Его грибная мафия избила — за то, что свои грибы продавал!

— Так не продавал бы, а ел! — Поняв, что от нее не избавишься, я поднялся и пошел к рынку.

Троха сидел, прислонясь к железнодорожной насыпи, по лицу его текли красные сопли, грибы были раскиданы по тротуару, разломаны, корзинка, а заодно и его соломенный брыль были разорваны и валялись в стороне.

— Сколько ты хотел за грибы? — спросил я.

— А тебе что — нравятся мои грибочки? — с вызовом произнес Троха.

— Для затирухи в самый раз!

Вечером Троха, с подкреплением дружков, появился у меня на террасе, утверждая, что продешевил, нагло требуя добавки. Каждому человеку для собственного самоутверждения надо кого-то презирать, так что со мной ему повезло. Не глядя, открыл ящик, вытащил деньги, протянул Трохе.

— Пишу — видишь? Не отвлекай меня!

Боб, оставшись без руководства, вернулся отчасти на прежние позиции: теперь у него наверху вечно шел гудеж — и Троха со товарищи к ним присоединился.

Боб, после увода Паши оставшийся визирем, как всякий порядочный визирь, погряз в коррупции. Брал с торгующих всем, чем угодно, даже гнилыми фруктами. Однажды я смотрел, как он протягивает пожилому азербайджанцу сельского вида, с изумлением уставившемуся на него, какую-то свисающую бумагу. Я подошел ближе и тоже изумился: факс!

Они гудели наверху у Боба ночь напролет, что было, наверное, кстати: я не смог сомкнуть глаз — зато дописал “Смерть”.

Утром, чуть вздремнув прямо за столом, поднялся, надел на рукопись скрепку из чистого золота, вышел на крыльцо.

Утро было прелестным. Кстати — гости, уходя, сперли мой свитер, который я с диким скандалом уговорил жену наконец выстирать. Вот тебе ответ на твои наглые просьбы! Свитер был куплен в Италии, в счастливые времена, и на груди его было выпукло вышито “Букмен”... Ну, ничего. Пусть мой свитер будет им пухом!

Я кинул рукопись в сумку и понесся.

Ладно! Что бы там ни творилось в издательстве — против “Собачьей смерти” ничто не устоит!

Я выскочил из троллейбуса перед издательством — и обомлел. Все двери и даже окна были заделаны толстыми решетками. Что же это теперь тута? Может, филиал тюрьмы, организованной Пашей на его деньги, где он сам лично и отдыхает? Как же туда войти — мне, с “Собачьей смертью”? Я долго общался через переговорник с какими-то глухими, словно подземными, голосами, мало кто из них что знал: “...какое еще издательство?” Нет уж — так не уйду! Наконец вышел на Гиеныча, и решетка сама собой отомкнулась.

Гиена, как гиене и положено, сидел весь зарешеченный.

— Ты понял, что учинила эта сука? — прошипел он. — Продала издательство этому бандиту!

— Как?

— Тебе лучше, наверное, знать, — змеей прошипел он. — Ты же его друг: пополам купили или как?