Валерий Попов - Разбойница

Потом он вдруг резко вскочил, подпрыгнул на одной ноге, победно ударил воздух кулаком:

— Вот так, ядрёна форточка! А говорят!..

Тут он вспомнил, сообразил, что я тоже имею некоторое отношение к его победе, покровительственно потрепал прическу:

— Молодец!

Теперь уже, для отдыха, можно забраться и в постель.

— Эх, был бы душ, — проговорил Александр, — поговорили бы по душам под душем, как шахтёры.

— Придется так.

— Ну ладно... Дети-то у тебя есть?

— Есть.

— Ясно. Как говорят у нас на флоте, «намотал уже, значит, на винт».

— А у тебя?

— Не желаю об этом говорить, — даже выскочил из кровати.

— Что, совсем нету семьи?

— Всё! Поднял на недосягаемую для себя высоту!

Заходил по комнате, наконец остановился на мне взглядом.

— Пойдешь со мной в разведку?

— Пойду.

— Но учти, это опасно.

— Понимаю... Нам, татарам, все равно!

— Одевайся! Больше на себя надевай!

Мы хмуро и озабоченно прошли мимо дежурной внизу, по тропке за домом прошли через кусты и вышли на сумрачную улицу посёлка. У ограды третьего дома остановились, Саша со скрипом сдвинул примёрзшую калитку. На крыльцо, что-то дожёвывая, выскочил румяный и, видать, шибко морозостойкий мужик в майке и в трусах.

— Холкин!

— Да.

— Давай свой баян.

— Да.

— И жены баян.

— Понял.

Я с некоторым удивлением посмотрела на Сашу: что ж мы сейчас — с двумя баянами пойдем по просёлку?

Но, когда Холкин с грохотом вытащил предметы, оказалось, что «баян» — это ящик на полозьях для подлёдной ловли. Ящики были крепкие, добротные — явно изделия военно-промышленного комплекса. Холкин распахнул свои сокровища.

— О! Кобальтовая мормышка!

— Ясно откуда, — сурово проговорил Александр.

— Берилловая бронза.

— Тем более ясно!

Мне было тоже ясно. В посёлке Песочное, где прошла моя семейная жизнь, коз кормили из фарфоровых чашек, предназначенных для отравляющих веществ особой токсичности.

— Тулупы. Штаны.

— Слушаюсь.

Мы вошли в теплую вонючую прихожую и, теснясь и пихаясь, натянули чёрные ватные штаны, сверхвонючие полушубки.

— Вот тебе, Данилыч, ещё защитная накидка с капюшоном. Тебе, извини, нет!

— Ясно. Как начальнику, так всё лучшее.

— Бывшему, — проговорил Холкин, видимо, с робкой надеждой на дальнейшее освобождение от тирана.

— Бывшему — тем более! — рявкнул Александр.

Он натянул капюшон поверх меховой шапки, взял баян за вожжи. Пошли.

— Вообще, дождь вроде бы слегка моросит!

— Да, — глухо проговорил из-под капюшона. — Вполне может быть, что отдельные дождинки будут бить нас по щекам впалым. Но лед стоит. И держит.

— Смотря кого.

— Кого надо! — строго произнес он. — Поехали!

Мы стояли на горе, обрывающейся в бездну, во тьму.

— Моряки е....я стоя! — рявкнул Александр, сел на баян, поднял валенки и ухнул вниз.

А вдруг там конец, обрыв? Или, наоборот, острая пика или стена? А!

Я подняла ноги и упала вслед за ним. Сначала только свистел ветер — не было видно абсолютно ничего, потом стало нести и ещё вращать, как волчок. Потом стало положе, скорость чуть погасла, но зато я увидела целый рой быстро надвигающихся фар! Нормально! К счастью, скорость ещё не погасла, и через шоссе перенесло и довольно сильно жахнуло спиной обо что-то шершавое. Посидев так, я подняла голову: что-то чернело в темноте... Ствол. Некоторое время я наслаждалась покоем, потом на всякий случай произнесла:

— Эй!

— Эй, — спокойно отозвался он совсем неподалёку.

— Хотелось бы увидеться.

— Запросто.

Он поднялся, и я увидела его.

— Ну... взяли!

Мы разобрали вожжи и снова впряглись. Потом был ещё некоторый разгон — приходилось бежать, чтобы баян не догнал и не опрокинул тебя, — и вдруг я заскользила, поехала. Что-то засветлело вокруг. Лёд! Он был невидим, но как-то очень ощутимо-волнительно ходил под ногой. Иногда в нём появлялись светлые пузыри, которые сплющивались под шагом, вытягивались.

Мы отошли от деревьев на простор, и ветер задул свободно. Ляксандр, идущий впереди, вдруг затормозил.

— Швыряла давай!

Уже поняв, что у моряков надо соображать быстро, присела на колено, откинула крышку баяна, обитую дерматином, и нашарила в вонючем нутре два стакана. Начальник скупо одобрил смекалку, нахмурив пушистые заснеженные брови. Он молча налил по полному стакану.

— ... Ну...

Мы дернули. Хорош-шо! Он закусил овчиной, я тоже. Ветер гнал по льду какие-то тяжёлые предметы. Нгнь! Бббб! Хххх! Рррр! Нгнь! Сч-сч! Нгнь! НГНЬ! Кц, Кц, Мч, Мч! Нгнь! Лёд-букварь. Зато не было видно абсолютно ничего, кроме чернеющей впереди спины вождя. Правильно ли идём?

— Эй! — крикнула я.

Он повернулся и исчез на фоне мути: спереди он весь был белый. Потом я споткнулась о что-то, в ужасе отпрыгнула: прямо на льду ничком лежал человек.

— Эй! — крикнула я вслед удаляющемуся начальнику. Вдруг мои руки осветила розовая вспышка. Я отпрыгнула ещё. Наконец я кое-как оклемалась. Мужик, лёжа, курил, озаряя папиросой дырку во льду, и, видимо, так сохранял её от замерзания. Он даже смачно причмокивал. Вообще нелюбимый, но здесь радостный, табачный тёплый дым чуть не прошиб до слёз!

Вот какие у нас люди! Я бодро догнала Александра, дёрнула за рукав. Он повернулся, весь белый. Мы обнялись полушубками, немножко согрелись.

— Чего это он? — крикнула я, кивая на тело.

— Отдыхает, — просипел он. — В такие жуткие ночи, в самую глухоту, сом подходит.

Греясь, мы почему-то сплетались все крепче.

— Ну что? Падаем за сомом? — горячо прошептала я ему на ухо.

Мы упали, он зашуровал рукой внизу.

М-м-м. До счастья не близко — слишком много штанов.

М-м-м!

Он рванул, и неожиданно съехали все сразу.

Как дева русская свежа в пыли снегов!

М-м-м! Всё помнит, оказывается. Деловито перевернул. Да-а-а! Баян — не пуфик! Далеко нет! И ягодица — не лицо, леденеет мгновенно. Но всё же окончательно обледеневать Александр мне не давал, делал что мог. С воплем, как раненный в грудь, отвалился на спину.

— Швыряла давай!

Да, переключается быстро! Левой рукой натягивая три комплекта штанов, правой засуетилась в ящике... Вот.

— Ну! — Он торжественно поднял стакан. — Что ж, действительно, есть что отметить!

— Можем идти назад? — с надеждой проговорила я.

— Что? Для этого, что ли, шли?! — Он презрительно отбросил стакан, тем более что и водка кончилась — капли не осталось.

— Конечно, нет! — ещё более презрительно ответила я.

Так немножко передохнув и взбодрившись, мы двинулись вперёд. Такими короткими перебежками мы двигались, наверное, ещё час и наконец вышли на край льда — он уже не только пружинил, но явно уж наклонялся в опасную даль.

— Все! Я куда-то поехала!

— Стой! — ухватил меня за полушубок. — Так! Бурим!