Валерий Попов - Разбойница

— Увы, — я всего лишь адвокат... Иногда выполняющий щекотливые поручения! — улыбнулся он.

Давно я так сладко не спала — адвокат крепко меня укачал. Проснулась в комнате, ярко освещённой жёлтым солнцем, от звонка.

Я открыла дверь, и легко, весело вошёл весёлый свежевыбритый добродушный Алекс, словно все кошмары остались где-то там. Я смотрела на него с удивлением и восхищением: может, действительно начинается новый год — и новая жизнь?

Ну откуда взялся этот бутончик? Где тот хрипящий в злобных конвульсиях старик? Передо мной пружинисто расхаживал весёлый умный, совсем молодой ещё тип! Ну это просто какой-то Железный Феникс — откуда всё снова взялось? Не иначе как с неба, что, несмотря на все недостатки и неадекватное поведение, любит его. Я вдруг почувствовала, что порвать с ним — значит отключиться от канала благодати, которая откуда-то льется в него.

Вдруг схватил с ковра папашину инкрустированную балалайку, сел на ковре по-турецки и зачастил: «Жил да бы-ыл старик на башни-и-и — долгий виртуозный проигрыш, — так и у-умер... не ебамши!» — трель оборвалась.

— Это я, я! — он начал терзать на себе праздничную рубашку.

— Не надо прибедняться! — улыбнулась я.

— Где уж нам, дуракам, чай пить! — он радостно вскочил, бросил на тахту балалайку и забегал по ковру.

— Ты хоть помнишь, как вчера себя вёл?

— Не! — радостно выкрикнул он.

У меня стоял начатый коньяк — он даже не покосился на него! Алкаш называется! Специально ужасы нагонял, чтобы сбагрить бедную девушку! Как он сам рассказывал: «Нырь!.. А она там!»

Я налила себе крохотную рюмочку коньяка и с наслаждением её высосала, не предлагая ему.

— А помнишь, как ты меня послал... в местную командировку?

— A-а... к хлопцу-то? — запросто вспомнил он. — Ну и что?.. Тебе и нужен такой, молодой-спесивый! Бандит, думаешь? А я в его годы каким бандитом был! Весь Североморск боялся!

Я хотела было сказать, что он не образец. Но нет... уж в его годы — он точно образец.

Я глядела на него: как он ходит по комнате, хватает с полочек разные старинные бирюльки, разглядывает, обнюхивает их и с сожалением ставит на место. Я почти любовалась им. Откуда столько жизни в человеке? Ну просто заново влюблялась в него! Хоть отматывай всё назад!

— Ну как тебе... новый? — горячо поинтересовался он.

— Да ничего особенного... бестемпературный мужик! — чтобы не портить ему счастливое настроение, солгала я.

Но он неожиданно как раз огорчился.

— Да?.. Ну что такая нынче за молодёжь? Мы всё дали ей, а она!..

— Ничего! У меня запляшет! — утешила его я.

— У тебя и покойник запляшет! — обрадовался он. — А я, кстати, к тебе с подарком!

— Да-а? И где же?

— ...Где? — он победно огляделся. — Тут! — он звонко шлёпнул себя по потному лбу.

— А-а-а... — боюсь, что не смогла скрыть разочарования.

Но он озирался все так же победно.

— Задание тебе.

— А-а.

— Этих по городу и Томка проволокёт. На это её хватит.

— М-да.

— А ты у нас птичка быстрая...

Что значит — «быстрая»? Разнюхал, как я летала вот над этой самой тахтой каких-нибудь пару всего часов назад?

Да нет, навряд ли! Я же отчиталась: «бестемпературный мужик»! А дезодорант «Поллакс» полностью уничтожает все запахи и не оставляет своего... Кстати, у него (не у дезодоранта, разумеется) привкус скорее горько-соленый, чем сладкий — а это мне как раз слаще... Стоп, несколько отключилась.

— И что?

Он озирался в полном восторге — словно собирался подарить мне себя.

— Тебе сегодня надо лететь.

Что значит «лететь»? Вылетать? Я насторожилась.

— Завтра в Москве всемирная туристическая ярмарка открывается. Поезжай! Ты разберёшься. Ты такая!

Счастье буквально подкинуло меня вверх. Я глядела на него во все глаза... Что он, волшебник? При нашем томном расставании на рассвете — никак было не отлипнуть друг от друга — Аггей сделал мне предложение: сопровождать его в «скромной поездке» в Москву на его автомобиле. Я-то всю голову разломала, как договориться с тираном, — и вдруг он сам! Гений! Хотя и не подозревает об этом!

— Ты действительно Дед Мороз! — воскликнула я и накинулась с поцелуями — поцелуями благодарности, а отнюдь не страсти... во всяком случае это точно насчет первых двух поцелуев...

Третий, четвёртый, не говоря уже о пятом, почему-то получались всё более затяжными...

— Стой! — сказала я, когда он уже уходил.

— Стоп, — он послушно остановился.

Я резко вырвала волос у него из ноздри.

— На память!

— Забеременеешь — уволю! — рявкнул он уже на пороге.

Я уже выждала необходимый срок опоздания и собиралась лететь вниз — тут как-то странно брякнул телефон. Я схватила трубку. Тишина.

— Аллё! — испуганно проговорила я. Тишина тянулась, давила.

— Здравствуй, — тихо произнёс знакомый, но какой-то давний голос.

— Не узнаёшь?

Господи! Это же Игорь, мой муж! Но он, кажется, в монастыре? Спрашивать неудобно. Он спокойно, а на самом деле хамски молчал. При всей его святости он был самый большой хам, каких я только знала. Своим святым молчанием он делал любой вопрос как бы непристойным. Он мог сколько угодно вот так, с чувством морального превосходства, но как бы кротко молчать, предоставляя партнерам метаться под его высшим оком и ляпаться в кучи, чтобы он так вот скорбно молчал!

Спросить «как твои дела» про монастырь может только идиотка: ясно, как там дела — «возвышенно»; спросить «а что, у вас есть там телефон?» — означает полное равнодушие — и так далее и тому подобное. «Ты сам плодишь вокруг себя подлецов, ставя людей в безвыходные ситуации!» — не раз говорила я ему, но что-то доказать ему было невозможно. Главным наслаждением для него было загнать человека в угол, из которого любой шаг — в пропасть, и кротко смотреть, как человек звереет! Так святые делают свой имидж! Меня ждал внизу классный самец, а он мог сейчас начать размеренно и кротко читать страницы из Библии! Таких бы «святых»...

— С Новым годом, Игорь! — сказала я и повесила трубку.

Нет ничего интересней и острее, чем новый мужик! Как увлекательно пробовать на язык каждую его интонацию, каждый жест... «А это значит — что? Неужели?»

Для «скромной поездки» я оделась соответственно. Его темно-вишневый турбодизель «Супергранд Чероки 4x4» уже стоял, когда я легкой волной вышла из темноты — в очень длинной норковой шубе и, соответственно, в очень коротком платье — впрочем, между краем юбки и высокими ботфортами оставался просвет белого тела не более чем в мужскую ладонь.

— Моя страсть — скорость! — сразу скромно признался он.

Ну что же — не лучшая из страстей! Я приготовилась терпеть. Лицо его дышало страстью полета, но путешествие тем не менее оказалось утомительным.