Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

Но самое жуткое то, что я был к этому кошмару готов. Жизнь в последнее время шла так, что этот бред казался почти естественным ее продолжением.

Недавно, примерно месяц назад, разволновался из-за телевизионной передачи — в результате ночь не спал. Пытался валидол усиленно сосать, говорили — помогает от бессонницы, успокаивает сердце — ни хрена подобного!

Утром встал совершенно разбитый, пошел на работу, сел за свой стол и моментально уснул. Отлично за день выспался — пришел домой, лег — великолепная бодрость, сна ни в одном глазу! Опять всю ночь глаз не сомкнул, только добрался до рабочего места — тут же вырубился. День — это ночь, ночь — это день! В результате начальник не выдержал, вышвырнул меня.

— Ну и что? — пытался взбодриться. — Теперь зато дома целые дни! Сам себе командир! Стал бодро сам собою командовать: «Лечь!.. Встать!.. Лечь! Встать!» В результате жена плюнула, ушла — и когда вернулась недели через две — я уже был совершенно изможденный, лишь хрипел еле слышно: «лечь... встать...». Ложился, вставал — причем был почти голый, но на плечах зато были приклеены шикарные эполеты из газеты, с мелко порезанной, свисающей вниз бумажной «лапшой»... так что ко встрече с идиотом Гриней я был морально готов, умственно и физически.

Так что естественно вполне, что жена моя вспыхнула, как спичка, только он появился.

Мы уже, надо понимать, друг другу гораздо больше соответствовали, чем ей!

Гринька мне рассказывать стал, как он свою жизнь поломал (в очередной раз), я — как свою...

Последней каплей в моих отношениях с начальником был не сон в рабочее время, а блестки остроумия. Проснулся я однажды, оглядываясь; «Где я?». Начальник, слышу, по телефону говорит: «Собрание должно состояться непременно, и кворум мы обеспечим, чего бы это ни стоило. Если кто заболеет — машины тем подошлем, на машинах больных привезем!» «Самое трудное будет — здоровых привести!» — подумал я, но подумал, как оказалось, вслух!

Этого мне начальник и не простил! Спящий человек, в сущности, не опасен, но пробудившийся — весьма!

— ...а я после всего этого, естественно, нажрался — и в аэропорт! — Гриня заговорил. — Хорошо хоть не из Дели, а из Бомбея летел — стража там вся схвачена у меня! В самолете еще врезал. Заснул. А мысль одна башку сверлит — как меня без документов вообще родная граница встретит? В поту, честно, спал! К счастью — удачно получилось: Шереметьево не принимало, в Быково сели, где вообще пограничной проверки нет!

Я смотрел на его отечное лицо... какой же властью обладает этот человек, способный поворачивать в воздухе самолеты, даже во сне?!

— ...все... сгорела жизнь! — скорбно произнес он.

Мы зарыдали.

— ...ну... примешь Светку? — вдруг глянул на меня абсолютно трезвый его глаз. — Очиститься хочу! Старую шкуру сбросить!

...и отдать, значит, мне?

— ...пойми — не могу я спокойно по земле ходить, когда знаю, что она... там! — произнес он.

— ...а сам ты куда?

— ...в монастырь, — еле слышно произнес он.

— Куда-а?

— В монастырь, — еще тише проговорил он.

— ...в мужской?

— Разумеется!

— ...А может — вам в совместный какой, вместе со Светкой?

— Хватит грязи! — вскричал он.

— Ну все! Давай называть вещи своими именами! — сказал я.

— Давай!

— Стол!

— Стул!

— Шкаф!

— Муха!

Вскоре назвали все — мало вещей, в унынии затихли.

— Ну давай — поглядим друг другу в глаза!

Долго пытались это сделать, но не смогли. Стали рыдать. Вошла жена, плюнула и снова ушла.

Снова пели песни о загубленной жизни, потом я вдруг встрепенулся, подумал: «А моя-то жизнь почему же загублена? С чего это я?» — но после глянул на него, сообразил: ну ясно, если он здесь — тогда точно загублена, можно не сумлеваться!.. Снова запел.

Так, продолжая петь, он поднялся, оба тюка на плечи взвалил, простиранное в пакет запихал, и с затихающим пением удалился.

Но тревога осталась... Теперь, стало быть, Светку ждать? И есть ли она та самая Утя, — или забота о той еще впереди? Вот проблема.

Ясным солнечным утром из медицинской машины вышла Светка, вошла в парадную, раздался звонок.

— ...А эта сволочь где?

Я молча пожал плечами.

— С тобой, что ли, прикажешь куковать?!

— Ну... со мной... и с моей, наверное, женой.

...если она, конечно, вернется, — подумал я.

— Если она, конечно, вернется! — язвительно усмехнувшись, проговорила гостья.

Сходу узнал ее: только-только приоткрыла свою пасть, как сразу же оттуда высунулась ядовитая змея!

Я смотрел на нее и думал: может, и правильно распался их союз? Ведь никогда особо светлого впечатления он и не производил — всегда какой-то фальшью отдавал! Помню — в период их наибольшей, как бы романтической, любви она называла Гриньку возвышенно — Грин! «Слушай, Грин, а ты помнишь?..» «Скажи, как ты думаешь, Грин?». Уже тогда меня этой фальшью, как вонью, с ног сшибало: какой он, к чертовой матери, Грин?

Но оказалось — это я сразу понял — общего у них много больше, чем разного.

И тут — сунулась в ванную, и моментально увидела гринькину забытую на сушильной веревке рваную портянку, и сходу:

— Почему это у тебя висит? Присвоить хотел?

...ну просто каждое слово ее — шедевр! Конечно, долгими зимними вечерами мечтал лишь об одном — завладеть его портянкою!

Да — похожи друг на друга!

Тут же злобную историю стала рассказывать — как в их палату (от чего их там лечили — забыла сказать) администрация больницы пыталась постороннюю всунуть — больную гепатитом.

— ... так... ну и что же? — устало говорю.

— А ты не понимаешь? — губы поджав, с достоинством говорит. — Разобрались с этой самозванкой — добились у главврача, что ее не только из нашей палаты — вообще из больницы вытурили!

Поинтересовался: куда?

— А это уж не наше дело!

Из гордых ее рассказов я понял, что она, оказывается, не в обычном дурдоме была, а в привилегированном!.. Большая удача!

Так, — думаю я, — и меня постепенно вытурит: для чего я ей?

Но пока еще, для первого дня, прямую лобовую атаку не решилась вести — пока что косвенный выбрала путь — ласкать вдруг начала нашего кобелечка:

— Бедный, бедный песик! С тобой не занимаются, с тобой никто не разговаривает... какие они нехорошие, да? Я поняла, что ты шепнул мне на ушко!

Это уже ближе к ее программе: песик — прелесть, а остальные все — сволочи. Ну что ж, может, хоть песика помилует, когда нас со света начнет сживать?.. Ей, видите ли, песик шепчет на ушко то, чего не решается сказать нам!

Суровое существование!

А Гринькин следующий ход я уже с точностью до копейки заранее предвидел: показать, что его адские муки в миллион раз превышают мои!

Глубокой ночью, естественно, задребезжал телефон.

— ...алле... — еле слышное хрипение.