Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

— А... ну да! — удовлетворенно проговорил тощий. — ...А Боря-боец красиво «работает», что ни говори!

Именно это я почему-то вспомнил, преследуемый на пыльной пустой улице пьяным рыбаком. Воспоминания распалили меня, нервы разыгрались.

— Эй! Профсоюсс!

...Ну, все! Я развернулся и пошел к нему. Мы сходились все ближе, вплотную остановились. Смотрели друг на друга. Вдруг, безжизненно повесив татуированные мощные руки вдоль тела, он стал бить чечетку о дощатый тротуар. Я посмотрел на него, повернулся и пошел. Шагов за спиной не было — только чечетка. Но вот и она затихла. Я шел и думал: как сложится, интересно, жизнь этого человека? Победит ли в нем разум — или ярость затопит все?

Я свернул, вышел на шоссе, подошел к остановке. В этот момент как раз с шоссе на ухабистую улицу съезжала, раскачиваясь, желтая, огромная «хмелеуборочная» машина. Я поглядел ей вслед... не за ним ли едут? Наверное — кто-то уже вызвал? Или — просто так?

Я простоял на остановке не больше, наверное, десяти минут — «хмелеуборочная», переваливаясь, уже выезжала обратно. Ну ясно... профилактический заезд... просто — на всякий случай!.. — с облегчением подумал я.

И тут же в закрытом кузове ударила гулкая чечетка.

— Эй! Профсоюсс! — послышался крик.

...Как он увидел меня?

Наверное, это было плохо — ругаться с женой в полпервого ночи, но в другое время мы почти и не виделись: то ее не было, то меня — и вот, собрались! Да и накопилось к тому же немало — и за мной, и за ней — надо было слегка разобраться!

И тут рявкнул звонок. Мы оба застыли. И у меня в голове, и, уверен, у нее в голове сразу закрутились десятки вариантов: Кто?!.. эта?.. Этот?.. Это?!.. мне этот звонок на руку — или, наоборот, ей?! Для меня этот визит губителен или, наоборот, — для нее? Или, может, сразу для двоих? Все эти варианты быстро прокрутились у нас в головах — никак, впрочем, не проявившись на бесстрастных лицах — только наступившая тишина в некоторой степени выдавала шок.

— Открывай... это наверняка к тебе! — надменно-презрительно (но внутренне трепеща) проговорил я.

— Нет уж — своим сам открывай! — грубо (но не без внутреннего трепета!) проговорила жена.

— Ну, хорошо, — я не спеша подошел к двери и, мысленно перекрестившись, открыл.

Взгляд мой уперся в пустоту — я увидел лишь раму на площадке, и ощутил колоссальное облегчение: шутка, идиотская шутка детишек, ошивающихся на лестнице!.. Но тут я услышал горестный всхлип снизу — испуганно перевел взгляд вниз — и увидел буквально у себя в ногах три плотно набитых тюка, элегантных, явно заграничного производства, и набитых явно чем-то заграничным! — не станут же столь элегантные тюки набивать всякой ерундой?!

— Подарки от благодарных читателей! — ударила в голову счастливая волна. Но тут один из тюков поднял голову и хрипло произнес:

— Прости, если можешь, — и прими раба божьего!

У среднего тюка оказалась голова Грини — стало быть, и остальные тюки его! Жестокое разочарование пронзило меня! Я стоял, не в силах пошевелиться. Гриня, не вставая с колен, снова склонился, превратившись в тюк.

Но жена-то, жена! — для нее это был звездный час. Выпрямившись, и словно став еще на два метра выше, она горделиво прошла через прихожую, брезгливо перешагнула через павшего ниц Гришку, поднялась по лесенке и вызвала лифт. Да — это ей крупно повезло! Ее взяла, на сегодняшний момент! Я даже не пытался за ней гнаться: нечего сказать.

Гриня есть Гриня! Тут трудно что-либо возразить! И хотя я особо вроде не виноват, что он именно такой вырос и возмужал — вся вина за его затейливое поведение конечно на мне, во всяком случае — в глазах моей жены... Надо признать, он немало наломал дров — этот, как звали его в вузе — Безглавый Орел.

Причем, дров он наломал, в основном, наших — свои дрова он, несмотря на свою якобы безголовость, аккуратно берег.

Но поначалу он казался идиотом — это и расслабляло. Ходы его часто были непредсказуемы и с точки зрения здравой логики абсолютно необъяснимы.

Помню, как в день его бракосочетания родственники невесты (о невесте будет еще особый разговор) обнаружили обман — оказалось, что Гриня живет почему-то не под своим именем, а под именем и по документам брата-близнеца... Зачем это было нужно ему — абсолютно неизвестно, вроде бы брат-близнец ничем особенно хорошим или плохим не отличался... но это стремление все запутывать, пока что непонятное даже ему самому, впоследствии не раз оказывалось ценным. В тот раз, правда, все окончилось неуютно — братаны невесты, возмущенные обманом — и главное: обманом, непонятным никому! — разгорячившись, проломили жениху череп — а советская медицина, внезапно расщедрившись, впаяла на место пробоя платиновую пластинку — всю оставшуюся жизнь жених ею немало гордился.

И такой невнятный туман окружал все его поступки. Лишь поначалу это казалось безумием — но потом!..

Тесно общаясь с ним во время учебы, я все больше и больше боялся его — думаю, он и сам себя все больше боялся.

На последнем курсе мы проходили с ним практику на флагмане отечественной электроники — производственном объединении «Светлана». Название ласковое, и действительно — сплошные белоснежные девушки, стройными рядами склонившиеся с лупами в глазах над крохотными изделиями. Думаю, именно крохотность изделий ввела Гриню в неодолимый соблазн — в конце рабочего дня, когда мы с ним в раздевалке меняли стерильную одежду на нестерильную, Гриня вдруг, оглянувшись, вытащил из кармана халата сцепленную между собой горсть крохотных металлических паучков-транзисторов.

— Давай... в носки запихивай! — горячо прошептал он.

...Потом я оправдывался перед ним — вовсе не из-за гордости и чистоплюйства — в чем обвинял меня он — отказался я выносить транзисторы в носках, а просто из-за щекотки и дикого смеха, который неудержимо овладел мной, как только я сделал шаг с транзисторами в носках. Хохочущего бы явно остановили в проходной — поэтому мне пришлось разгрузиться. Гринька же, сжав стальные челюсти, пошел. И был грубо схвачен — оказывается, носочный вариант неоднократно применялся и до него. Виноват я, виноват — что не разделил его трагическую участь с ним! Но вовсе не из-за презрения к нему, как он пытался потом представить — а из-за щекотки, исключительно из-за нее!

Последствия были самые зверские — тогда именно зверскость считалась главным спутником советской принципиальности: Гришка был исключен из института — с последнего курса! — причем, как многие с упоением уточняли, — с волчьим билетом! Что это такое — волчий билет — никто конкретно не знал, никто на самом деле в глаза его не видал — но все самое худшее несомненно сосредоточилось в нем. Без права когда-либо получать высшее образование? Да уж конечно уж — какое там высшее! Без права на всю жизнь занимать руководящие должности? Ну конечно же! А ты что хотел!