Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

— Ну что, Порфирьевна — что там про Борьку слыхать?! — с ехидцей проговорила одна из старух.

Мать оскорбленно откинула голову: эти спившиеся ведьмы специально пытаются ее опозорить в глазах интеллигентных людей — но она не из таких, она себя в обиду не даст, если понадобится, морды разобьет всем тем, кто бросает тень на ее интеллигентность!

— Бандит и есть бандит, — высокомерно ответила она. — Ему дадут, ему хорошо дадут!

Она с достоинством огляделась вокруг: да, я мать, но принципы мне важней!

— Так, так... — усмехнулись умудренные знанием старухи, и последовали дальше.

Прошу прощения за то, что история эта развивается скачкообразно — но, к счастью для себя, я бывал в сферах, о которых сейчас рассказываю, не так уж регулярно, во всяком случае — не беспрерывно. Конечно, если бы я ходил туда ежедневно, я бы более досконально изучил эту жизнь — но, изучая ее ежедневно, я бы не имел уже сил о ней рассказать. В этом и состоит азартная — на грани гибели — писательская игра, непонятная никакой другой профессии. Дилемма эта неразрешима, и только тот, кто непостижимо умудряется совместить несовместимое, становится писателем. Обе опасности для него смертельны: погрязнешь с головой — ничего уже не напишешь, не погрязнешь — не напишешь тоже. Впавшие как в ту, так и в другую крайность — бесплодны. Только гениальный баланс делает писателя. Впрочем, с каких-то пор все делается уже бессознательно — или получается, или нет. Бесплодны упавшие вниз, так же как и взлетевшие в пустынную высь. Нелегко — не опуститься, но и не взлететь в комфортный вакуум, когда есть возможность — еще труднее. Короче, некоторая нескладность, пожалуй, необходима для литератора, так же, как и сверхчеловеческая изворотливость — иначе пропадешь.

Однако, в тот день, когда рассказ этот сделал очередной скачок, столь тонкие мысли вряд ли приходили в мою чугунную голову. Я шел по сухому, корявому, пыльному асфальту, ощущая примерно такое же покрытие и у себя во рту. Да, — с тоской озирался я, — что-то жизнь не становится с годами прекрасней, а становится, пожалуй что, тяжелее и безобразней. Ну ладно — убрали алкоголь, но чем же утолять нестерпимую жажду — ни лимонада, ни пепси, ни кваса... как-то это не волнует их! Во всех магазинах, что я терпеливо обошел, из жидкостей был лишь уксус — но утолять жажду уксусом как-то не хотелось — Иисус Христос на кресте утолил свою жажду уксусом, и на этом закончил свое существование в образе человеческом — но я-то не Христос!

В отчаянии брел я, и вдруг услышал сзади нахально-игривый знакомый тенорок:

— Ну, этот Феденька получит у меня маленькую соску...

Голос был знаком, но не вызвал почему-то ни радости, ни желания обернуться... голос был знакомый, но интонация какая-то новая, торжествующая! Что же, интересно, изменилось в воздухе? Я все-таки обернулся: догоняя меня, но двигаясь уверенно и неторопливо, шел... Боб во главе своей лихой команды. Да — слухи о чудесном его спасении не были ложными... но что же случилось еще — ну выпустили, ну и что, мало ли кого выпускают? Но они шли явно торжествуя, явно победившие, уничтожившие преграды... Шагнув чуть в сторону с их дороги, я стоял с безразлично-скучающим видом и вдруг все увидел . Они шли, как обычно, не обращая внимания на встречных, торопливо сшагивающих с дороги в грязь на обочине, как и я... они шли, так же внятно матерясь, отнюдь не понижая голоса на рискованных выражениях, скорее — повышая... Но — произошел переворот — уверенность в их поведении стала понятна: на рукавах их потрепанных одежд сияли красные повязки!

Все ясно!

Значит, мифы о происшедшем где-то на высоком уровне смыкании властей с непокорным Бобом оказались реальностью!.. Ну и правильно — с кем же смыкаться, как не с тем, кто до этого жить не давал, а теперь — помогает! Большая победа!

Результаты этого блестящего соглашения все наблюдали приблизительно через час, когда, согласно новым постановлениям, начали давать алкоголь — Боб со своей командой регулировал толпу — двое стояли на ступеньках, двое у входа в магазин, и строго следили за тем, чтобы никто из очереди не мог пройти — при этом вполне открыто, с радостными громогласным прибаутками пропускали своих!

Один из них, юный стажер, сновал вдоль очереди, открыто подходя к некоторым, что-то предлагая, собирая деньги. Подошел и ко мне:

— Чего тебе?

— Что значит — «тебе»? — и явная наглость его, и юный вид возмутили меня.

— Бутылку, две? — лениво продолжил он.

— А сверху сколько? — сугубо теоретически поинтересовался я.

— А столько же, сколько и снизу! — ничуть не конспирируясь, а наоборот, красуясь, произнес он.

Все вокруг покорно молчали. Один только — крупный, седой, отставного полковничьего вида, громогласно возмущался, но все же стоял. А вот и сам Боб, сопровождаемый льстивым гулом, без малейшей задержки, как нож в масло, проследовал в магазин.

Я покинул очередь. Сердце стучало. Превращение, которое случилось с бывшим Борей-бойцом, бывшим бойцом за справедливость, было ужасно.

— Но как же можно так управлять людьми, развивая в них самое отвратительное? — думал я.

...Впрочем — быть бойцом, как показали дальнейшие события, Боря не перестал — в этом я с содроганием убедился несколько позже — но вот за что он теперь бился — другой разговор.

Бурные события не могут быть долгими, всегда найдется какой-то способ соглашения — разумеется, не в пользу бедных, а исключительно в пользу наглых.

Спустившись в свой двор примерно через месяц, я застал новую фазу развития общества: возле магазина не было вовсе никакой толпы! Я подошел ближе. Магазин был закрыт. По какому праву? Ведь рабочее же время! Черт знает что, абсолютно что угодно делают с нами, даже и не думая оправдываться!!

...Но как же Боб и его команда — неужто и им отлуп, неужели их вновь обретенная сила никак не повлияла на ситуацию?

Я опустился на парапет.

— Сколько тебе? — раздался голос знакомого стажера.

— Чего — сколько? — недоуменно спросил я (ведь магазин же закрыт!).

— Да он не по этому делу! — послышался знакомый тенорок. Я обернулся. На скамейке бульвара, среди роз, рядом с пухлыми огромными сумками сидели «люди Боба» и сам Боб.

Все они благодушно смеялись ошибке своего шустрого, но не достаточно опытного стажера, в порыве искреннего рвения подошедшего не к тому!

Я смотрел на их пухлые сумки... так вот где теперь магазин! Ясно — и прежний магазин тоже имеет свою прибыль — только ему теперь вовсе не обязательно работать! Все складненько и ладненько — две ведущих силы современности уверенно сомкнулись над нашими головами, беспорядки и толковища позади, все теперь цивилизованно, толково — бунтари сомкнулись с системой, к общему удовлетворению сторон. И никто не в убытке, все с наваром — кроме, разумеется, бедных и слабых, но, как говорится, «кого гнетет чужое горе»?!