Валерий Попов - Две поездки в Москву [Повести и рассказы]

Майя вдруг отвела меня в сторону и тихо спросила:

— Как Дашенька... нормально спала?

— Вроде бы да... — неуверенно проговорил я.

— Ну слава богу! А то, честно говоря, я очень боялась, — укус осы в горле! Многих к нам привозили с такими отеками! А в горле даже маленькая опухоль, сам понимаешь, — начинается задыхание. Но теперь уже абсолютно ясно — все обошлось.

— Та-ак, — проговорил я, садясь на поваленный ствол ивы.

Даша, насупившись, сидела за столом, — тут откуда-то выскочил щеночек. С криком она бросилась его ловить, прижала между корней, щеночек, зарычав, укусил ее.

Стало тихо. Все подумали одно и то же, но никто не сказал.

— ...Не нравится мне это! — произнес наконец Сашок, важно хмурясь.

— Ты что это, ты что, а? — жена хлестала щенка поводком.

— Надо срочно сделать укол, — сказала Майя.

— Катер-то сломан! — показал я.

Юра быстро вбежал в воду, дернул заводной шнур, — мотор задымил, застучал, но винт по-прежнему не вращался.

— У егеря за протокой есть моторка! — прокричал Юра.

Я побежал через лес к протоке, потом, спохватившись, вернулся за Дашей. Лицо ее только начинало сморщиваться для плача — так быстро все это происходило.

Взяв ее за руку, я побежал, но, оглянувшись, увидел, что Юра машет мне рукой.

Винт почему-то заработал. Сашок и Юра, упершись изо всех сил, пытались оттянуть катер назад — как стрелу в луке.

— Работает! — прокричал Юра, когда я подбежал.

— Падай! — проговорил Сашок.

Я схватил под мышку Дашу, другой рукой схватил за шкирку щенка, ввалился в лодку. Ногами я запихнул щенка в передний рундук, — щенок страшно рычал, пытаясь выбраться.

Братья отпустили лодку, и она вылетела на широкую воду.

Даша на заднем сиденье плакала, и в плаче ее слышалась отнюдь не только обида на щенка. Щенок яростно грыз мне ботинки, борясь за жизнь.

Как камикадзе, я вылетел на фарватер, промчался рядом с буем. Лодка выскочила из-за острова на ветер и волну. Ударяясь о воду, она глухо звенела, как сбрасываемое с палубы на воду пустое ведро.

Все забыв, я сделал встречной лодке отмашку не с той стороны, — мы едва разошлись, рядом скользнул борт, человек в лодке яростно крутил у виска пальцем.

Я быстро проскочил мимо высокой, закрывающей небо землечерпалки и вошел в гавань.

И тут же винт снова остановился, — медленно, по дуге моторка приближалась к наклонной каменной набережной.

Наконец стукнулись носом в берег. Я выключил мотор, стало тихо. Щенок выскребся из рундука, перевалился через борт, быстро доплыл до берега, выполз, встряхнулся, потом повернулся к воде башкой и начал лакать.

«Водобоязнь! — понял вдруг я. — Бешенство называется же «водобоязнь»! Бешеная собака не пьет и боится воды. Значит, это не бешеная! Ну, прекрасно!»

Щеночек продолжал быстро лакать, иногда только поглядывая на меня, и взгляд этот ясно говорил: «Ну ты и ненормальный!»

Продолжая сидеть, я опустил руку, зачерпнул горсть бензиновой воды, вытер лицо.

Да-а-а... А еще говорят — возраст. Выходит, возраст этот похлестче будет, чем любой другой!

Перед глазами моими мелькнули загорелые ноги в туфлях и белых носках, Даша спрыгнула с лодки на берег, уверенно прищелкнула щенка на поводок, они взобрались наверх и вот уже весело вместе прыгали высоко наверху.

Посидев еще некоторое время, придя в себя, я тоже вылез...

Потом мы плелись по душным пыльным улицам, я заходил в магазины, обвешанные мушиными липучками, покупал хлеб, сахар, чай. Когда я заходил в магазины, щеночек, удерживаемый Дашей, скулил, вставал на задние лапы, царапался в стекло.

Потом, купив все, что можно, мы шли обратно. Уложив свертки, я взялся за мотор. Надо было найти специальный вкладыш-палец вместо сломавшегося, вставить его в винт, чтобы он не прокручивался. Я долго громыхал, искал его в многочисленных инструментальных ящиках в лодке и наконец — большая удача! — нашел.

Напрягшись, высунув язык, я старательно вставлял палец в паз... Потом, распрямившись, с тревогой увидел, что погода разбушевалась. Там дальше, за узкою протокой, на ширине, ветер дул все сильней и бессмысленней, на темных волнах начали появляться белые барашки. Ну зачем это, какой в этом смысл?

Я посмотрел на Дашу и на собачку.

— Может, переждем эту ерунду? — бодро кивнув в сторону стихии, предложил я.

— Нет. Мама будет волноваться, если мы не приедем, — наморщив лоб, подумав, произнесла Даша.

— Эх!

Мы плюхнулись в лодку, выехали на простор.

— Спрячься за лобовое стекло, пригнись! — сказал я Даше.

Даша спряталась за лобовое стекло, пригнулась, гулко кашляла там.

Широко дула низовка — ветер против течения, поднимающий самую сердитую волну. Как мы ни прятались за лобовое стекло, быстро промокли насквозь.

Вечером у Даши было 38,6. Майя, как лечащий врач, напоила ее чаем, дала аспирину. Даша валялась в палатке три дня — раскладывала засушенные ею листья, что-то писала в своих тетрадях. Под разными предлогами я то и дело заходил к ней.

— Ну как там погода? — садясь в постели, спрашивала она.

Потом мы носили ей еду, потом вытягивали из-под нее простыню, стряхивали на ветру песок и колючие крошки, потом, взмахнув, снова стелили, — Даша в это время стояла, держась рукою за стену палатки. И главное, за все дни, пока она болела, никто из ребят ни разу к ней даже не заглянул. Понятно, другой возраст, другие интересы, — но все же?

Только поздно вечером, когда все уже засыпали, мы с женой могли спокойно попить чаю.

Да-а-а... Ну и жизнь!

На пятый день объявилась новая напасть — егерь!

Сначала он с диким треском промчался вдоль всего берега на моторке, потом с оглушительным тарахтением нависал над палатками на вертолете, потом вдруг явился пешком, неожиданно молодой и стеснительный.

— Это... устарело уже, ваше разрешение, — краснея, бормотал он, крутя в огромной своей руке нашу бумажку.

— Бутылку ему надо было, вот чего! — зло сказал Юра, когда егерь ушел.

— Ну да? — удивился я. — Мне показалось, что он такой...

Юра только махнул рукой.

— Что, уезжать велят? — высовываясь из палатки, спросила Даша.

На следующее утро все мы проснулись от нарастающего грохота. С треском ломая кусты, выехал высокий колесный трактор. Сзади него волочился изогнувшийся петлями толстый трос. Трос отнесло песком в сторону. Прыгая и извиваясь, как удав, он задел и свалил столик для зубных щеток, врытый возле берега, потом свалил, зацепив, палку, на которой вялилась рыба, потом выдернул угловой кирпич из печки, и печка завалилась. Трактор с треском въехал в кусты и там неожиданно затих. Егерь слез с трактора, подошел к нам со своим двухлетним белесым пацаном на руках, — покачиваясь, неподвижным взглядом смотрел на нас.