Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Ясно, — он положил фотографию на стол. — Оставьте себе, может, пригодиться для опознания.

— Нет, — сказала Лидия, — возьмите обратно. Нам без надобности.

— Воля ваша, господа, — вздохнул гость, убирая фотографию. — Если бы вы, как лояльные граждане, как патриоты, хотели помочь...

— Помилуйте! — возмущенно возразил Филолект. — Вы думаете, что предлагаете? Всякий истинный безумец чужд прагматики. Реальное рациональное и сюрреальное иррациональное несовместимы, как лед и пламень.

— Жаль, — практикант, стоя в дверях, поднял глаза на картину. — Несомненно, это питерский авангард. Я даже художника знаю...

— Может, это один из тех, кого вы живьем спалили в мастерской?

— Гнусная ложь. Прекрасная картина. Если решитесь ее продать, сообщите мне.

Лидия хмыкнула.

— Наше ведомство, Лидия Петровна, широко и живо интересуется искусством, философией и психологией. Ну что ж, — он обернулся к Николаю, — знакомство было весьма поучительным, информационно насыщенным.

— Так вы, товарищ Щеглов, будете продолжать наблюдение за моей квартирой? Или иным способом станете надзирать?

— Эпизодически, — улыбнулся товарищ Щеглов, — по таблице случайных чисел. Замечательный фикус.

— Хотите, продам?

— Благодарю, растениями не интересуемся, только любуемся. Всего доброго, — он повернулся уйти, но Николай окликнул его.

— Вы в каком звании?

— Старший лейтенант, — был ответ.

— Желаю вам стать генералом...

После ухода гостя все некоторое время оставались немного подавленными. Тонтон-макуты спецслужб могли принимать любой облик, могли исполнить любое преступление. Для них не существовало преград закона и добра. Первым нарушил молчание Филолект.

— Вот что, Лидушка, — он погладил лысину, — просмотри тщательно всю квартиру, нет ли чего, что их заинтересует. Это первое. Затем второе: предупреди Сюзанну, пусть еще раз прощупает этого Ивана, сдается мне, не связан ли он с этими птичками. И третье: не перебазировать ли девчонку в другой район?

— Последнего, быть может, и не стоит делать. Если девчонка исчезнет из их поля зрения, они начнут искать. Это вызовет еще большее их подозрение. Одно несомненно: девчонка не должна появляться в этой квартире. Лидушка, поищи какое-нибудь надежное лежбище где-нибудь возле Сенной площади. С одним входом и двумя выходами. На всякий случай.

— А что твой доктор? — спросил Филолект. — Насколько он близок к блокировке антивируса? Он не собирается передать эту тему в какой-нибудь исследовательский институт?

— Едва ли, — сказал Николай. — Мой доктор честолюбив, да и время институтов миновало. Возвращается эпоха одиночек-энтузиастов. Сейчас один ученый быстрее придет к успеху открытия, чем толпа дипломированных серостей. Закон последовательностей утверждает, что мнимые величины лишь при очень строгих условиях превращаются в действительные...

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, милости просим, вас ждут, — горничная величаво отплыла от двери, пропуская доктора, — позвольте ваших соболей, — она приняла потертый плащик с брезгливым выражением иронического лица и благожелательно и настойчиво указала на домашние тапочки под вешалкой.

— А вы все цветете, — шутил доктор, скидывая ботинки, — и как вам это удается?

— Цвету, — подтвердила горничная и сухо улыбнулась. — Цвету регулярно. С меня можно собирать два урожая в год.

— Ну и шуточки у вас! — доктор сунул ноги в тапочки, оглядел прихожую. — А скажите, — шепнул он, — у хозяина много таких... конспиративных квартир?

— Не располагаю информацией, — в тон и шепотом ответила она.

— И в каждой квартире конспиративная горничная? — снова шепотом пошутил доктор, профессионально окидывая взглядом фасад горничной и прикидывая, за что бы ее ущипнуть.

— Бесплатно нельзя, — сухо сказала она деловито.

— Виктор Сергеевич! — послышался из гостиной звучный голос хозяина. — Чем вы там заняты? Амурами?

— Да вот, — доктор вошел в небольшую, весьма уютную и милую гостиную, отмеченную благородным и сдержанным вкусом хозяина, — вот, пытаюсь у вашей нимфы выведать хоть какую-нибудь тайну.

— Бесполезные старания, — с добродушной игривой строгостью отозвался хозяин, — большевики и особенно большевички хранят свои секреты до последней капли. До последнего вздоха... того, кто любопытствует. Я вас жду уже полчаса.

— Муниципальный транспорт...

— Знаю, — вздохнул хозяин. — Черт с ним, с транспортом. Садитесь-ка, мы ударим по коньячку. И закусим — назло всем — дефицитом, как сейчас говорят... Пока власть еще в наших руках...

— Часть власти, Александр Вениаминович, — уточнил доктор, усаживаясь за массивный инкрустированный просторный овальный столик на гнутых ножках. — Столик-то, небось, из музея?

— Ваша правда, — улыбнулся Александр Вениаминович. — Привычка, знаете ли, считать любую собственность — партийной и, следовательно, и моей тоже. Кстати, и дворцы, некогда отнятые нашими дедами у царей, только и сохранились потому, что мы ими владели и владеем. — Александр Вениаминович наливал гостю коньяк из хрустального графинчика — радужные сочные искры переливались на боках сосуда. — Так какой частью власти и, по вашему мнению, как долго нам еще владеть? — хозяин взглянул в лицо доктора с тем особым прищуром, который мог означать что угодно, — и подозрение в неверности, и приступ юмора, и похвалу смелости.

— Это ананас в манговом соусе? Прелестно, — сказал доктор. — Вы, отцы наши и кормильцы, умеете жить в свое удовольствие. Это, наверное, талант?

— Да, — с ироническим вздохом признал хозяин, — только на вершине пирамиды по-настоящему ощущаешь сладость бытия и восторг раскованных в полете возможностей.

— Вы поэт... Стихами увлекаетесь?

— Есть немного, — скромно потупился хозяин. — Это, так сказать, придает человеческую достоверность моему, если откровенно, бесчеловечному идеологическому статусу. Историческое обоснование меня, если говорить без дураков, начинается с древнего Египта, еще задолго до магометов и иисусов. Властью обладала каста жрецов. Фараон, — хозяин придвинулся к лицу доктора и заглянул в глаза, — фараон был лишь номинальным владыкой. Так же, как и сегодня и навеки вечные. А власть, подчеркиваю, вся власть была в руках жрецов. Они были владетелями исторического опыта. Поэтому власть жрецов вечна, понимаете, вечна. Любых жрецов. Если будем не мы, будут другие. Это закрытая каста. Почему нынешние политологи, экономисты и прочие пророки воплями рвут свои глотки, истекают соком похоти к власти, а? Чтобы попасть в избранные... Ну, поднимем? — он держал перед собой рюмку и сквозь полированные грани магического хрусталя разглядывал сидящего напротив доктора, затем торжественно, не подстраиваясь под лихость близкого к народу вождя, но священнодействуя ернически, даже отодвинув в сторону мизинец, подчеркнуто по-мещански, вылил коньяк за оттопыренную губу. — Ты закусывай, Виктор Сергеевич, закусывай. Тебе пить, как я, нельзя, — и практика не та, и положение не позволяет. Ты же, — хозяин умягчился улыбкой, — мой всеобщий доктор и духовник. Ты на меня не равняйся, закусывай. Мы еще ублажимся коньячком. Затем пересядем на клячу мягкой водочки, какой ты еще не услаждался. И закуску переменим. Затем чуть-чуть освежимся молоденьким сухоньким винишком, щекочущим, как пушок на бедре девственницы. И финишируем ликерчиком, глубоким, как сладость греха... Так что ты насчет власти?