Борис Дышленко - Людмила

Но, когда я встретил тебя, все это еще не имело отношения к тебе. Ну в самом деле, Assolt, спускающаяся в трюм корабля (можно вообразить, что это «Секрет»), или Isolt, сидящая в волшебном саду, пусть даже и напоминающем кладбище — а что не напоминает его? — какое она может иметь отношение к той изрезанной на спирали хрупкой блондинке? Просто ты встала со ступенек апсиды и пошла впереди меня, и серебряная капля скатилась и упала с твоей ладони в траву. Теперь я знаю, почему она не была золотой.

Листья трепетали вокруг, и от их повествующей дрожи летели запахи, перегоняя, мешаясь и сливаясь друг с другом, и неизвестно откуда вдруг прорезался одуряющий запах полыни, и от этого стал еще суше невозможный летний день.

Да, листья — от них был сухой, сыплющийся шорох, а иногда он доходил до легчайшего перезвона, и вместе с ним я ждал твоего смеха, но не громкого, какого я, впрочем, никогда от тебя и не слышал, а тихого, но не знаю, смеялся ли я таким смехом когда-нибудь в детстве.

В те времена эта летняя сушь не угнетала и не усиливала участков, управляющих памятью, а только умиротворяла. Вокруг стояла такая тишина, к которой прислушиваешься осторожно, благоговея и замирая, как сурок, как заяц с торчащими кверху ушами. Бывало, даже длинноносая птица с поднятым хохолком вдруг замирала в кустах. Она вытягивала шею, вертела круглой, маленькой головкой, и если бы у нее был палец, она подняла бы его к губам. Эта птица явно не одобряла меня: она смотрела на меня маленьким, черным глазом. Я готов был молиться на нее.

Но та путаница каких-то необыкновенно длинных лоз, которые заворачивались по кругу, кое-где сплетаясь, создавали глубокие пещеры в себе, в этих кустах — я заглядывал туда, и неожиданно там пробивался высокий и прямой стебель.

А ниже, там, где протекал ручей, были заросли густой, высокой травы. Выше головы была трава, и захватывающе было метаться в этих зарослях на твой голос, Людмила, — в нем была какая-то тайна, — и там я застывал, пораженный внезапной тишиной, и тогда твой голос сквозь их густоту доносился ко мне издалека, словно из каких-то дальних стран и даже с той стороны.

Отдаленные плески и шум льющейся где-то воды разбудили меня, а может быть, я проснулся сам по себе, но еще некоторое время мне казалось, что за окном идет дождь. Спустя минуту и еще не открывая глаз, чтобы не ослепнуть от белизны ярко освещенного потолка, я вспомнил вчерашний вечер, наше позднее возвращение в «замок» и неожиданную приветливость пожилой дамы, которую я боялся, как нашкодивший школьник. Людмила же, напротив, была спокойна и уверенна, когда сама протянула к ней руку за ключом. Мы знали, что в эту ночь никто не потревожит нас. Тот кто мог бы, был арестован — возможно, уже отправлен в Ленинград самолетом из Шастова. Не хотелось думать об этом. Сейчас я догадался, что звуки дождя доносятся из-за неплотно закрытой двери ванной. Я открыл глаза.

Я лежал на разложенном диване, как и все эти дни, только еще одна подушка лежала здесь рядом с моей. Я перевернулся на живот и уткнулся в нее лицом. Мне было спокойно.

Внезапно я почувствовал как будто легкое дуновение. Я встал.

Солнце, как всегда, стояло в зените, и тень от пузатой коньячной бутылки с огарком свечи была не больше чайного блюдца. Я оделся, секунду постоял посреди комнаты, у стола, прошел по ковру до встроенного шкафа. Я остановился, увидев стоявшую вполоборота ко мне под душем Людмилу. Она стояла, подняв руки, чтобы удержать ладонями широкую струю, и вода сбегала по ее груди, по животу, я заметил белую полоску, пересекающую бедра. Ее волосы вместе с потоками обегали лицо: мокрые, они сейчас были темнее его. Людмила приоткрыла глаза; жмурясь от стекающей по лицу воды и улыбаясь, что-то сказала мне и махнула рукой, но я не понял, что означает ее жест.

Я взял из шкафа оставленную там на сегодня свежую сорочку, отошел, постоял посреди комнаты на ковре. У меня все было готово. Вспомнил, усмехнулся, открыл атташе-кейс. Джинсы, полотенце, коробка из-под Лянсинного чая. Достал из кейса серенький томик, положил его на стол. Подумал, что правильно будет Людмиле вложить в него конверт с хрупкой блондинкой.

Наклонившись через стол, открыл окно, поглядел во двор. Старичок в пластиковой дырчатой шляпке, в мятом полотняном костюме осторожно шел к воротам. Рядом со своей крупной, полнотелой супругой он был совсем маленьким и тщедушным, в руках они несли какие-то вещи. За воротами развернутое в сторону Авиационной их ожидало такси. «Значит, поедем вместе, наверное, в одном поезде, — подумал я. — Старики всегда боятся опоздать, всегда выезжают намного раньше, чем нужно». Вспомнил, как он тайком «стрельнул» у меня сигарету. Улыбнулся. Посмотрел на них, на бревна, сложенные у цоколя решетки. Дальше, за решеткой, небольшая тополевая аллея вела к Авиационной, налево от нее искривленные улочки из каменных стен с зелеными калитками и нависшими фруктовыми деревьями над ними.

Отошел от окна. В ванной Людмила забирала волосы с затылка через правое плечо вперед. Меня поразила эта ее классическая поза. Отошел, сел на оттоманку, откинулся на жесткую подушку, закурил. У меня было такое впечатление, что я что-то еще не доделал. Не хотелось думать об этом.

Людмила голая вышла из ванной, стала одеваться. Меня не удивило, что она совсем не стесняется меня. Она оделась, села рядом со мной, положила влажную голову мне на плечо. Сидели.

— Хочешь, я завяжу тебе галстук? — сказала Людмила.

Я улыбнулся. Встали. Людмила взяла галстук со спинки стула, стала завязывать его на мне. Я открыл дверь в ванную, где на стенке висело зеркало. Оно запотело и пришлось протереть его полотенцем.

— Не получается, — сказал я.

Оба засмеялись.

— Правда, — сказала Людмила, подумала. — Не для кого учиться, — погрустнела. — Во сколько твой поезд? — спросила она.

— В одиннадцать, — сказал я. — Мы успеем еще позавтракать. На Абасе, в кафе «У фонтана». Если у тебя есть время.

— Пожалуй, — сказала Людмила. — Мой поезд в двенадцать тридцать.

— В Москву? — спросил я.

Людмила кивнула.

— Ладно, — сказал я, — присядем?

Людмила кивнула. Сели рядом на оттоманке, которую я уже успел собрать. Молчали. Я хотел встать, но Людмила рукой придержала меня. Еще помолчали.

— Молитва, — сказала Людмила. — Садятся, чтобы про себя помолиться. Ты не знал?

— Нет, — сказал я.

Людмила встала, разгладила руками юбку на коленях, набекрень надела берет.

— Ты очень элегантна, — сказал я.

— Спасибо, — сказала Людмила, — мне никто еще не говорил комплиментов.

Подумал: «В самом деле. Какой у нее может быть опыт?» Встал, взял свой кейс. Подошел к окну. Старичков больше не было, «волги» — тоже. Через двор с озабоченным видом... Нет, не с озабоченным видом, а похоже, до крайности напуганная пробежала «хрупкая шатенка». Выбежала за ворота и припустила вниз к Авиационной и дальше по тополевой аллее.