Борис Дышленко - Людмила

Он сказал мне, что влип: он продал чье-то «стекло» (морфий в ампулах) и теперь его ищут представители одной фирмы — так он сказал. Да, в некотором смысле оно было меченым, то есть по маркировке обычный полуторапроцентный морфин, но по действию можно было определить. Он потому его и продал, что это был не наркотик, то есть наркотик и даже содержавший в себе морфин, но там было что-то еще, отчего он и заподозрил неладное, а потом посоветовался (он запнулся) с одним человеком, сказал он, и все встало на свои места, и вот тут-то ему стало страшно от того, что он знает. Но зверь — торговец, на этом жаргоне — не понял, что он купил, ведь по маркировке это был обычный морфин, и когда те, из «фирмы» (я думаю, оптовики) перекупили у зверя всю партию, зверь испугался и предупредил, что они его ищут. Почему обманутый зверь предупредил его? Просто он не знал, что его обманули, не знал, что побывало у него в руках — он думал, что в ампулах морфий. А те, они даже не спрашивали торговца, где он купил эти ампулы — они просто назвали ему имя. Да им и не нужно было спрашивать, ведь им легко можно было проверить содержимое ампул. «У них такая лаборатория!»

— Зачем ты им нужен? — спросил я. — Если они получили, то что им нужно... Откуда они могут знать, что ты понял, что у тебя было?

— Они понимают, — со вздохом сказал он, — они понимают, что если бы я не попробовал, то... Ну, настоящий морфин я бы не стал продавать. Значит, я попробовал, а если попробовал, значит, знаю.

Если бы я мог завязать с наркотой, — сказал он, — я бы уехал отсюда и отсиделся где-нибудь несколько месяцев, а так, — он покачал головой, — куда я денусь?

Да, он был прикован к этому городу и к этому месту, опасному для него — он это понимал. Если бы он мог исчезнуть, спрятаться и не ходить сюда... Но для этого был нужен какой-то запас. Положение у него было безвыходное.

— Я подновлюсь, — тяжело дыша, сказал он, — я не могу разговаривать.

Он достал из заднего кармана грязный носовой платок, развернул его: три ампулы сверкнули в пыльном косом луче. Я, чтобы не смотреть на эту операцию, отошел к другому окну, закурил и стал наблюдать ленивую жизнь в тупике. Три-четыре подонка торчали там и там возле парадных, какая-то блондиночка, переходя через улицу, остановилась, чтобы пропустить медленно проезжавшую черную «волгу» — так... в общем-то, ничего не было.

— Почему бы тебе не лечь в больницу? — спросил я. — Там бы и отсиделся.

Он покачал головой и сказал, что это «закрыто» для него.

— Почему? Ведь тебе хочется завязать с этим делом? С наркотиками.

— Сегодня одна больница, завтра может быть другая, — он усмехнулся. — Если кто-то захочет меня перевести... Что, непонятно?

Я покачал головой.

— Это хорошо, что непонятно, — сказал он, — это меня успокаивает.

Я пожал плечами:

— Ладно, я от своих слов не отказываюсь. Если ты решил...

Он сказал, что это не плата, что ему нужно спрятаться, а в больницу... Когда он все мне расскажет, я увижу, что это слишком опасно, да нет, это просто самоубийство, а почему он решил мне открыться? У него нет выбора — они все равно не оставят его в покое, а он их ненавидит, так пусть уж это будет не зря.

— Вы знаете, как за один раз можно превратить человека в зомби? — спросил он.

Я сказал, что не верю в это, что нет такого наркотика, что это просто сказки для взрослых, а он спросил, зачем он мне в таком случае нужен.

Я не был уверен, что он именно тот, кто мне нужен, но он был морфинистом, и на этом рынке, где не торгуют «стеклом» ему было нечего делать, но здесь недавно прошла партия ампул, и я хотел знать, откуда они.

— Зачем? — спросил он.

Я объяснил, что похищение связано с ампулами, и с этим рынком.

— Похищение? Вы говорите о похищении? — сказал он. — Я именно об этом и хотел вам сказать. Только оно никак не связано с этим рынком, ни даже с лабораторией — это совсем другое дело. Это как раз то, о чем я вам говорил.

— Нет, — сказал я, — это не то, о чем ты говорил. Я говорю тебе: здесь похитили женщину. Похитили потому, что она интересовалась этой лабораторией и вышла на след.

— Женщина? — он удивился. — Не было никакой женщины. И дело вовсе не в том, что кто-то что-то знал, — он вдруг замолчал и, закрыв глаза долго раскачивался на подоконнике.

— Если об этом кто-то что-то знает, — сказал он потом, — его не станут похищать, его убьют.

Он замолчал, сидел, глядя на противоположное окно, мне даже показалось, что он просто впал в наркотический транс, в эйфорию, заторчал, как они говорят. Наконец, все еще глядя мимо меня, на окно, он, как бы выходя из задумчивости, сказал:

— Что ж, может быть, и женщина. Если это то, что я думаю. Я постараюсь узнать. Если это так, — он прикрыл глаза, — если это та самая... Такая... Блондинка в черной «мини». Белая кофточка — так?

— Может быть, и так, — сказал я. — Но блондинка, во всяком случае. А как там одета...

— Хорошо, — сказал он, — я узнаю. Страшно, но я узнаю, я должен узнать. Завтра, — сказал он, — завтра здесь, в это же время. Я все расскажу, — сказал он. — Если это так, то тем более.

Он встал, взял с подоконника свое завернутое в носовой платок барахло, мы вместе подошли ко второму окну. Было что-то беззащитное, даже что-то детское в его изможденном лице. Вдруг он взял меня за локоть и рукой со своим свертком показал в окно, замер.

— Вон он, — тихо сказал он. — Это он.

— Кто? Тот? — спросил я. — Тот, кто ищет?

— Да, наверное. У него тот самый конверт.

— Какой конверт?

Там, внизу, откуда-то с нашей стороны, видимо, из-под арки, вышел светлый шатен довольно высокого роста в светло-сером костюме и теперь переходил улицу. В правой руке он держал, как мне показалось сначала, какую-то книжку в яркой обложке, но потом я рассмотрел, что это не книга, а пестрый глянцевый конверт от колготок или чулок, в общем, что-то такое.

— Это он, — сказал наркоман, тыкая свертком в грязное оконное стекло, — и это тот самый конверт. Тот самый — ампулы были в нем.

Тот, светло-серый, спокойной деловой походкой перешел переулок и уже удалялся направо, в сторону газетного киоска.

— Ты уверен?

Он только развел руками.

— Ладно, — сказал я. — До завтра. В это же время.

— Да, — ответил он. — Здесь же, на третьем этаже.

Черно-зеленый дом колыхался, и время от времени от его угла отрывались зыбкие обтекаемые куски. Они растекались и тонули в сверкающей воде. Человек в светло-сером костюме уронил сигарету в канал и плюнул туда же. Он повернулся и пошел по набережной в сторону Спаса-на-Крови. Яркий расплавленный клубок мчался по черной воде, сбоку бил в глаза стреляющими лучами, не давал собраться.

Два часа назад мне чисто случайно удалось взять его уже было потерянный след. Я упустил его в переулке и, выйдя на площадь, нигде не обнаружил. Не знаю, каким чувством я определил его присутствие в толпе, может быть, просто не успел осознать какое-то отмеченное только глазами его движение, но, подчиняясь рефлексу, бросился пробиваться в толпе к заднему вагону трамвая, чтобы на следующей остановке перейти в первый. Там уже невозможно было протиснуться вперед, но я, прижатый к окошку у задней двери, мог наблюдать и через три остановки увидел его, спрыгнувшим с передней подножки. Резко отмахнув рукой с ярко-желтым конвертом, он вырвался из толпы и направился в обратную сторону, так что, когда я вышел из вагона, он оказался довольно далеко, и мне пришлось почти бежать за ним, пока я не смог быть уверен, что теперь не упущу его. Мне хотелось получше его разглядеть, и я старался держаться ближе насколько возможно следуя за ним, но не забегать же вперед, чтобы заглянуть ему в лицо. Мне оставалось только идти за ним, пока он куда-нибудь не свернет или станет переходить на другую сторону улицы, тогда я мог бы увидеть его хотя бы в профиль, а пока я был вынужден идти, сохраняя дистанцию, чтобы успеть скрыться за кем-нибудь из прохожих, если он обернется — их было для этого достаточно. Свой конверт, вероятно от каких-то колготок или чулок, он по-прежнему нес в руке, и его, наверное, можно было бы сложить пополам и спрятать в карман, но ему, вероятно, не хотелось мять то, что в нем находилось. Это было что-то плоское, может быть действительно колготки или чулки, а может быть, какие-то бумаги. Там было написано латинскими буквами «Secret» и то же самое по-русски — мне пришлось приблизиться к нему на пять-шесть шагов, чтобы это прочесть, но тут же мне пришлось свернуть в сторону, так как он внезапно остановился у перехода. Больше я не приближался к нему меньше, чем на пятнадцать-двадцать шагов. Ничего страшного, но зачем лезть на глаза?