Борис Дышленко - Контуры и силуэты

Но в баню я не пошел — дойдя до угла, повернул, как обычно, в сторону метро, чтобы по пути, остановившись у рекламного щита, увидеть жертву нового вандализма, на этот раз это была острая, огненно-рыжая, какая-то резкая, как ведьма на шабаше, Марина Гринько. И если бы один из ее зеленых, очевидно подсвеченных при съемке глаз, не был выдран, то он бы, наверное, косил. Я вздохнул и направился к станции метро.

Дом певицы стоял на углу, и в белые ночи она, чтобы осчастливить томящихся внизу фанатов, выходила иногда на балкон. Но теперь не сезон, да и обстановка изменилась. Я добросовестно осмотрел два прилежащих угла и противолежащий тоже. Удобных для снайпера мест было много, но я знал, что все будет осмотрено, а главное, певице на этот раз не дадут не только выйти на балкон, но и просто мелькнуть на фоне окна. В таком положении долго жить нельзя, и мне было интересно, на какую приманку будут ловить преступника, не подставляя певицу, а ловить его было необходимо, потому что все это было похоже на террор.

Я осмотрел возможные пути отхода. Они были: несколько проходных дворов, даже двойных и разветвляющихся так, что можно было выйти на разные улицы. Здесь удобных мест было столько, что оставалась только одна возможная мера охраны: закрыть окна шторами, такими плотными, чтобы сквозь них даже света не было видно, и это было сделано.

Автомобиль певицы стоял у парадного подъезда, и в этот момент шофер, он же, наверное, и телохранитель (характерный дебил с короткой стрижкой) осматривал его. Вероятно, он опасался, что кто-нибудь где-нибудь мог пристроить взрывное устройство. Нет, ее не станут взрывать, потому что... “Очень просто, — сказал я себе. — Потому, что ее должны убить выстрелом в глаз”. Я вспомнил слова полковника о том, что кто-то мог бы держать пари, если бы условия были точней.

Певица в сопровождении еще одного “гориллы” вышла из подъезда и села в машину. Она была одета со всем провинциальным шиком: норковое манто, ярко-алые сапоги и немыслимых размеров черная шляпа. Мне захотелось немножко убавить цвет. Машина сорвалась с места и, проскочив на уже включившийся желтый сигнал, умчалась.

Я перешел улицу, поднялся по двум ступенькам подъезда, толкнул прочную, сохранившуюся с дореволюционных времен, резную дверь. Нет, она не открылась. Кодовый замок был в порядке. Я просто так попробовал, мне это было ни к чему. Да и кодовые замки оберегают только от тех, кого и так можно не опасаться.

Я не стал осматривать развалины на углу Лиговского проспекта: в них было много удобных мест для засады и удобный выход на улицу Жуковского, но оттуда не в кого было стрелять — артисты входили через служебный вход, с той стороны, где сейчас стоял певицын “крайслер”. С той стороны, на Греческом проспекте можно было найти укромное местечко, но попасть на таком расстоянии в движущуюся, да еще прикрываемую телохранителем мишень, и при этом точно в глаз... Я вспомнил широкополую, закрывающую всю верхнюю половину лица шляпу певицы. Нет, это невозможно. А этот выстрел должен быть особенно эффектным, более эффектным, чем предыдущий. Это медленное телевизионное действие развивается по нарастающей. Если первое убийство произошло в тишине отдельной квартиры, второе — на глазах менеджера и охраны, плюс предварительная реклама по телевидению, то третье должно прогреметь как взрыв. Но не взрыв. Что убийство готовится, в этом сомневаться не приходилось, но как и каким способом будет усилен эффект, и что там еще придумал дьявол? Ставки росли, и я ждал, когда же он положит карты на стол.

О черной метке пока нигде не упоминалось, и это было странно. Не может быть, чтобы кроме меня и менеджера этого до сих пор никто не заметил. Я подумал: не в этом ли заключается эффект третьего убийства? Когда телевидение наконец сообщит о трех странных совпадениях, трех отметках, предшествовавших убийствам... Да, заинтриговать публику, создать соблазнительную атмосферу тайны и ужаса. Так действуют маньяки и террористы.

“Творческие возможности человека безграничны, — сказал я себе, — но тут что-то еще. Не может же пресса сознательно подыгрывать убийце. Нет, это все-таки не маньяк. Несомненно, за этим кто-то стоит, а пути влияния на прессу разнообразны: от прямого запрета до сговора”.

Дверь служебного входа открылась, и на бетонную террасу вышли две знакомые фигуры. Одна из них была элегантной фигурой моего бывшего однокурсника, в “борсалино” и пальто с бархатным воротничком, атташе-кейсом в затянутой перчаткой руке больше похожего на банкира, чем на полковника; второй был такого же роста, но менее заметным и как будто обобщенным в своем темном плаще и шляпе, как слабое изображение на экране или просто тень. Было в нем какое-то безразличие и отстраненность. Спустившись по ступенькам, они подошли к сверкающему черной эмалью “мерседесу” и остановились возле него, продолжая разговаривать, причем говорил, в основном, полковник, второй же только иногда кивал в ответ, не вынимая рук из карманов плаща. Мне показалось, что сейчас они расстанутся, но оба сели в машину, и через минуту “мерседес” мягко тронулся с места и, проехав до конца здания, скрылся за углом.

“Так, — подумал я, — кажется, полковник нашел свое «привидение»”.

У меня было такое впечатление, что я уже видел эту сцену.

Дождь усиливался и, кажется, собирался стать проливным. Чтобы укрыться от него и посидеть в спокойной обстановке, я зашел в небольшое кафе, одно из тех, которых много появилось последнее время, с виду приличных, а на самом деле полублатных заведений, открытых на бандитские деньги через подставных лиц. Может быть, это было и не такое, однако, когда я вошел в низкое, сводчатое и почти пустое помещение, сидевшая в одном из закутков компания молодых и крепких мужчин уставилась на меня во все глаза, как в американском вестерне в салуне на Диком Западе глядят на появившегося в дверях чужака. Это пошло к моим утренним рассуждениям о нашей жизни. “Яичница с беконом, психоаналитик, бабки, холдинг, оффшор, банщик мафия”, — подумал я, проходя к стойке бара. Я заказал джин с тоником и прошел в другой закуток, по той же стене, чтобы эти “гориллы” не видели меня, я их тоже не хотел видеть. Зато отсюда мне была видна часть стойки со стоящим на ней цветным телевизором, где в этот момент начиналась музыкальная программа “Лидер”. Сегодня показывали красивую, но неинтересную певицу, которую редко можно было увидеть на афишах, но которая последнее время все чаще стала мелькать на телеэкране. Это называется “раскруткой”, принцип, который как-то вкратце объяснил мне один шоу-дилер, и сейчас мне было интересно, какое место в “раскрутке” занимают освободившиеся места. В прежние времена, я помню, нужны были годы и годы только для того, чтобы прочно утвердиться на эстраде, а уже потом, сначала изредка, а дальше чаще появляться на телеэкране. Теперь, наоборот, путь на эстраду лежал через телевизор. “Дайте мне пятьдесят тысяч долларов, — сказал мне тот же шоу-дилер, — и я из любой девчонки с улицы сделаю звезду”.