Борис Дышленко - Контуры и силуэты

Я проснулся с тяжелой головой и неприятной сухостью во рту. На экране телевизора разноцветными полосочками мерцала “сверхплоская” картинка. На окнах были плотные шторы, но было видно, какая за ними монолитная чернота. Я чувствовал себя, как в безвоздушном пространстве.

С трудом и кряхтеньем я восстал из глубокого кресла и покачнулся. Я не был пьян. Бутылка с цветным портретом русского лидера в немецком картузе была наполовину пуста, но лед в глубокой тарелке растаял. Я сделал еще с полстакана крепкой смеси и выпил в несколько глотков. Мне нужно было еще поспать. Я не хотел “набираться под завязку”, чтобы завтра не пропустить события, которые меня не касались.

Сон не стал для меня откровением, и вся символика ничего не скрывала и ничего не открывала, мне и так уже все было ясно. Вот только старичок — не знаю, почему он явился мне во сне в виде черно-белой передачи по телевидению. Зачем моему подсознанию потребовалось его устами высказывать мне мои собственные не скрываемые и не подавленные мысли?

“А может быть, я все-таки не все понял? — подумал я. — Может быть, не все знаю? О черте, например. Все-таки что-то у него в рукаве. Я вспомнил, что недавно уже думал этими самыми словами: «Что-то в рукаве». Джокер? С джокером все можно. Джокеру все можно, — подумал я, — джокеру можно прикинуться кем угодно, можно заменить собой любую карту. Обещано каре, и все ясно с четвертой дамой... Черт точно подменил карту, — подумал я, — но ведь я это знал еще вчера.”

Я нашел газету, ту самую, за четверг. Да, две карточные дамы, помещенные там. Да, две карточные дамы, помещенные там, были из разных колод: одна была наша, российская с двумя буквами Д по углам, вторая, английская или американская, в общем иностранная, была с четырьмя буквами Q. В прошлый раз я не обратил на это внимания, но после того, как казино “Stars” объявило тотализатор, мне стало ясно, что убийца даст игрокам ложную подсказку, и, боюсь, это стало ясно не только мне.

“Первая среди равных, — подумал я, — вот это и есть настоящая подсказка”.

Я вспомнил тупой клип, бездарный монтаж из русской жизни и американских боевиков, глупую “Золушку”, решившую, что она уже королева. Может быть, ее ввела в заблуждение ее фамилия, увы, слишком распространенная даже среди певиц. Во всяком случае, известна еще одна Королева, ту, кажется, зовут Наташей, но эта называла себя полным именем Елизавета, и я понимаю: это для того, чтобы быть Королевой Елизаветой, и, наверное, из-за этого на ее афишах отсутствовали точки над буквой Ё. Бедная, ей хотелось быть первой среди равных. Здесь не было ни тех, ни других. Все они были взятыми с улицы и “раскрученными”, и цену им назначал кто-то другой. Цену их образу, их песням, их жизни и смерти. Бедная Лиза!

Но еще одна мысль беспокоила меня. Даже не мысль, а какая-то смутная догадка. Еще что-то мелькало у меня в голове, и это было связано с джокером.

Я сходил за газетами и тогда включил телевизор. Старичка не показывали, а телевизор сообщил мне, что

спросил телевизор.

спросил я вместо ответа и выключил его.

Никто не может предвидеть последствия своих поступков, и та же газета, через которую черт смутил души граждан, теперь писала:

“В нашей стране, где не только голь на выдумки хитра, и в основном не голь, что ни день появляются новые способы нажиться на легковерии и жадности. Никакой законодательный орган не в состоянии предупредить изобретательность мошенников, а наша Государственная Дума с ее медвежьей поворотливостью — меньше других. Но и вообще, для создания любого нормативного акта нужен не один прецедент, а мы наблюдаем мошенничество беспрецедентное, совершаемое на наших глазах и при нашем участии — знаем, а лезем. Оборотистые мальчики мигом сообразили, какой богатый урожай они могут собрать на чужом поле, и уже обошли незадачливого киллера или, может быть, “свободного художника” — ни тот, ни другой не смогли бы получить такие гонорары за их тяжкий труд. Вы можете возразить, что гробовщик и могильщик тоже, дескать, зарабатывают на смерти. Увы, это печальная необходимость, но мы впервые сталкиваемся с открытым и не запрещенным бизнесом, построенным на убийствах. Мораль и нравственность, оказывается, не одно и то же. Есть мораль, которая изгоняет нравственность из жизни отдельного человека. Ведь каждый, сделавший ставку на предполагаемого кандидата, вынужден желать ему смерти. Подумайте, на чьей вы стороне. Ведь вы морально поддерживаете убийцу, господа”.

“Это сильно сказано, — подумал я. — Игроки, пожалуй, и не задумывались о таких тонких материях, но болеть точно будут. Интересно, фанаты этой Гринько тоже на нее ставили? Если это так, то просто удивительно, какие шутки дьявол играет с людьми”.

Другая газета, попроще, рассуждала о возможностях убийцы, чья задача невероятно усложнилась в условиях тотальной бдительности, и подсчитывала шансы кандидатов. Впрочем, там не было серьезного анализа, и предпочтение оказывалось Марине Гринько. Статья так и называлась:

Еще в одной газете писали, что не исключена нечестная игра и, возможно, казино подставит кого-нибудь из аутсайдеров. Перечислялись также и аутсайдеры, но это все были меченые аутсайдеры, и среди них не было Елизаветы Королевой.

“Это уже ближе к истине, — подумал я, — а «первая среди равных» — просто не было ее плакатов”.

Одна газета призывала не участвовать в тотализаторе и пикетировать казино. Что ж, дьяволу и это на руку. Ваши добрые намерения... Помните, куда вымощена ими дорога?

Человек в мятой шляпе и темном плаще, похоже, тот самый, что тогда уходил по пустынной улице в свете люминесцентных ламп, и кажется, он выходил из автомобиля у платформы плавучего бона, и он же приходил к тому высокому молодому человеку в белой рубашке — к беззащитному парню, а нынешней ночью, может быть, и ко мне, — теперь он стоял в пустой темной комнате у письменного стола. Из открытого окна на тусклый паркет, захватывая край стола, падал прямоугольник слабого света. Этот человек взял со стола какой-то предмет. В падавшем из окна широком луче стало видно, что это снайперская винтовка. Здесь начинает проявляться твоя воля, телезритель, смотри, не упусти момент. Рука в темной кожаной перчатке вынула из винтовки затвор.

Я еще не видел на Дворцовой площади такого скопления народа и теперь впервые оценил образную точность выражения “яблоку негде упасть”. Здесь, может быть, и можно было уронить яблоко, но уж во всяком случае не было никакой возможности наклониться, чтобы поднять его. Не было пространства, чтобы отделить правых от левых, красных от белых, коричневых от зеленых, агнцев от козлищ — все были единой, неделимой, жаждущей крови толпой. Вероятно, немало народу сегодня, несмотря на холодную осеннюю погоду, попадает в обморок от духоты и, возможно, некоторых затопчут в этой толпе, особенно если что-то, какое-нибудь неожиданное событие вдруг возмутит ее, и вся площадь забурлит и придет в движение — тогда страшно. Но пока все просто топтались, заглядывали через головы и плечи, ожидая выступлений, некоторые толкались, пробиваясь поближе к трибунам — решение неосторожное или, по меньшей мере, недальновидное. Тяжелый, монотонный гул низким облаком висел над толпой, но отдельных голосов не было слышно. Знамена и лозунги сегодня перемешались и русский флаг мог оказаться рядом со свастикой, а красный — с двуглавым орлом; над головами покачивались на длинных древках портреты нынешних лидеров и бывших вождей. Все это, в общем, привычно, но вдруг, пораженный, заморгаешь и затрясешь головой, увидев среди этих идеологических символов портрет популярной певицы, да еще с траурной лентой наискосок. Этот первый шок сменяется недоумением, когда один за другим появляются в поле зрения другие неуместные здесь портреты мертвых и живых. То, что здесь были портреты трех убитых недавно певиц, можно было объяснить — это входило в счет, предъявленный собравшейся здесь раздраженной толпой бездеятельным властям, — но живые... Однако спустя некоторое время до меня дошло, в чем там дело, и мне стало смешно. В стотысячную толпу митингующих своими маленькими корыстными группками влились болельщики, игроки, сделавшие ставки на вероятную жертву. Они пришли сюда не для того, чтобы спорить с инакомыслящими, ругаться и протестовать — пришли, чтобы не пропустить момент, и каждый страстно желал смерти своему избраннику. Среди портретов этих предполагаемых жертв первенство принадлежало Марине Гринько, были портреты еще нескольких более или менее известных певиц, но нигде я не увидел плаката “Королевы Елизаветы” — видимо, никто не догадался поставить на “Her Majesty”.