Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Мама, я забыла тебе сказать: я встретила на детской площадке твою подругу Зарему, и она передавала тебе привет.

– Спасибо. А когда это было?

– Это было завтра.

Прошлого не было. Точнее, оно было, но очень маленькое и совершенно несущественное, а вот завтра было огромно.

Теперь прошлое осуществилось. Незаметно подросло и наполнилось.

Мы переходим дорогу и идём по 7-й линии. Благовещенский сквер, детская площадка, песочница… В детстве этой красивой площадки не было, была только пыль. Которая служила нам песком, и мы лепили из неё пряники и куличики. Было пыльно и сладостно.

Мы идём дальше, вглубь сквера, и с почтением застываем перед цветущим розовым деревом.

– Ну вот что это за дерево? Непонятно. В Питере не может быть таких деревьев.

– Я же говорю, мы не в Питере. Вон моя скамейка, смотри!

На скамейке сидят весёлые люди.

– Как ты думаешь, а если мы попросим их уйти?..

– То есть?!

– Ну, ладно, тогда сфотографируй скамейку всё равно, но без них…

– Как ты это себе представляешь?!

– Ну, постарайся. Сделай кружок. Видишь?.. Как будто мы в Таллине. Или Париже. На станции «Stalingrad».

– Нет. Мы в Петербурге. – Я непреклонна.

– Нет, нет, это место не отсюда. Оно из другого пространства.

– Почему?

– Потому. Как говорит Зарема, тут столько всего случилось, что мы не можем быть здесь счастливы. Значит, мы точно не здесь. Сделай кружок.

Я делаю кружок, отсекая весёлых людей, и вижу край скамейки, фонарь и дерево, облитое жёлтым светом.

Мы возвращаемся на детскую площадку, садимся на скамейку, молчим. Над нами парит церковь. Она прорастает сквозь деревья охристым светом, уходя в тёмно-зелёные купола на тёмно-синем небе. Одно окно на самом верху горит, маленькое и круглое – как будто кто-то сделал кружок и смотрит на нас.

Возвращаемся на нашу 4-ю линию. Четыре разноцветных фонаря. Думаю, это получилось случайно: просто лампы по очереди перегорали – и вкручивали то, что было под рукой. А было то, что было. Она снова делает кружок. А я фотографирую фонари, чтобы понять завтра – «какое при этом было чувство».

Потому что завтра их не будет. Очередная открывшаяся контора вкрутит энергосберегающие лампы мёртвого цвета. И повесит вывеску «РЕМОНТ ЛАМП». Всё.

В памяти фотоаппарата останется несколько смазанных снимков скамейки и улицы с разноцветными фонарями. Прошлое опять подрастёт и наполнится.

– А где это вы были?!

Мы были во Вчера.

– Это звонит диван Рафаэль с Васильевского острова.

Диван Рафаэль – это я. И вся моя семья тоже Диваны Рафаэли. Так мы представляемся, когда звоним директору фирмы диванов, который в конце нашего разговора обычно говорит: «Я ускорю этот процесс, спасибо».

И ничего не происходит.

– Нас обманывают все мужчины. Даже продавцы диванов.

Дело в том, что диван не складывается. Рафаэль как бы говорит нам:

– Хватит, ребята! Вам пора отдохнуть.

Мы не знали, что у нашего дивана есть имя. Теперь знаем. Также знаем, что у него сломан механизм.

– А почему у него сломан механизм? Мы его неправильно открывали?

– Его невозможно неправильно открыть, – отвечает директор.

Механизм металлический. Возможно, это усталость металла. Усталость Рафаэля. Мне кажется, что никто не приедет его чинить. Я просто время от времени буду звонить директору диванов, а он будет ласково так, нежно говорить: «Я ускорю этот процесс, спасибо». И за что он мне говорит «спасибо»? Я же просто две недели езжу ему по ушам диваном. Но он такой ласковый, что мне тоже приходится говорить «спасибо».

Всего в нашем доме четыре дивана. Два из них зелёные.

– А зачем вы купили два зелёных дивана?

– Ну ты посмотри, какие они красивые!

Один диван как-то нашёл своё место в жизни, примостившись в кабинете под акварельным котом. А другой стоит посреди комнаты. Единственная польза от него в том, что на него можно сложить бардак-кочевник. Это вещи, которые мы всё время перекладываем со стула на диван, с дивана на стул.

В общем, зелёный диван играет роль «лишнего человека». Присядешь на него, посмотришь на Рафаэля, вздохнёшь.

– Давайте выкинем этот зелёный диван?

– Ага, сейчас. Кожаный диван.

Зелёный диван похож на Егора. Иногда Егор приходит в гости посидеть на зелёном диване.

– Стоит как дурак посреди комнаты.

– Это ты про меня?

– Это я про диван. Он тут лишний.

– А похоже, что про меня.

Точно, похоже.

– Я тут подумал. Давай вместе квартиру снимать?

– Нет, конечно.

– Я умею готовить отличные макароны, ты подумай.

– Ты делаешь мне непристойное предложение. Жениться собираешься?

– Нет.

Егор удивительный. Смотрю, как он уплетает третий зефир. Он любит зефир. Ему негде жить. Он всем делает дурацкие предложения. Терпит отказы. Сейчас съест ещё пару зефирин и уйдёт. Зажгутся фонари. И он будет брести по набережной, не зная куда. На электричку он уже опоздал.

– Дай позвонить, я договорюсь в Питере ночевать.

Ночевать будет у знакомых. Найдёт себе место посреди комнаты. Ляжет и уснёт. Диван Егор.

Ни Егора, ни Рафаэля, ни двух Зелёных из жизни выкинуть решительно невозможно. Можно только сесть и подождать мастера. Или пойти на работу и представить, как пришёл мастер. Стучится в двери. У Рафаэля замерло сердце. Если у дивана есть имя, то почему нет сердца?

Возможно, именно оно и сломалось.

Я не умею жить зимой.

Потому что родилась в чужой ностальгии. В ней нет зимы. Только иногда мелькает снег на виноградниках. Но очень редко. В следующем воспоминании виноград – уже вино.

Вино называется именем города – «Вечерний Кишинёв». Это самое лучшее вино. Но я его ещё не пробовала.

В детстве им не покупали сладкого петушка на палочке.

Поэтому, увидев на рынке петушков, они купили мне два.

За маму. И за папу. На́, радуйся, ешь. За наше несчастное детство. Без петушка.

«Их делают люди с немытыми руками!» – когда-то говорили им их родители, оттаскивая прочь от торговцев сладостями и оставляя детей в раздумье: почему немытыми? Разве их не машины делают?..

Представляю: машины всё сделали – и тут наступает час «человека с немытыми руками». Минута славы: он может перетрогать все сладости в мире. И оставить всех детей несчастными.

Иногда и меня пугали этим человеком, но потом спохватывались:

– О боже, я говорю как моя мама!

Мы гуляем по городу. Я иду посередине, они держат меня за руки. И говорят между собой.

– А помнишь, тут брусчатка была?

– Помню. А тут старинный завод стоял.

– Да, на за́мок похож был…