Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Это он разбил все твои фарфоровые чашки!

Пламенный привет не заставил себя ждать: больше всего мой Дракон любит фарфоровые чашки и справедливость.

– Вот. Так всё и было. Представляешь?

– Вжилась в роль… Нормально расскажи.

– Жила-была я…

– Стоп. Хватит, расскажи, как было дело. Чем у вас закончилось с Рыцарем?

– Да ничем. Отыграли спектакль и поехали на заправку кофе пить.

Мой Дракон и я сидим в гримёрке. Она курит в окно. А я разглядываю свои полосатые колготки.

– Хватит на колготки глазеть, посмотри, какой закат.

Голова Дракона лежит на табуретке. Из костюма на Маргарите остались лишь лапы и хвост.

Мы обе закидываем ноги на окно. Хрустальные туфельки и зелёные лапы на фоне неба.

Сейчас она докурит, и мы опять полетим в Китай.

Чёлка откинута назад ветром из опущенного окна. Она смотрит в него вдохновенно. Наверное, любит путешествовать, и еле уговорила мужа сегодня поехать куда-нибудь. Например, в Выборг. Он не был воодушевлён этой идеей, но согласился. Можно и в Выборг, наверное, ответил он с интонацией: можно и на казнь.

Глядя в окно, она время от времени оборачивается, смотрит, что он читает, затем тыкает в него пальцем два раза и направляет его взгляд в окно: смотри туда!

Он послушно смотрит. По выражению лица видно, что взгляд его касается только стекла. И он не видит за ним ни заходящего солнца, ни ветра, который борется с её челкой. Она машет рукой на эту бесчувствие.

Он возвращается к газете.

…Через минуту сцена повторилась. Но на этот раз она проявила настойчивость. Он нехотя оторвался от газеты и сделал в воздухе пару движений рукой, словно приглашая её на танец.

Она отвергла предложение. Отвернулась к окну. Он продолжил чтение.

Она нарочито долго смотрит в окно. С вызовом. Почти не мигая. Чтобы периферическим зрением не пропустить его взгляд. Взгляда не почувствовала. Обернулась сама. Посмотрела на него. И вновь отвернулась.

Он вздохнул, перелистнул страницу. Краем газеты случайно коснулся её плаща. Но ей показалось, что этим прикосновением он позвал её, и она гордо дёрнула плечом: мол, нет! Теперь нет.

Он снова перевернул страницу. И она поняла, что никто её не звал. Досада была как чайный пакетик, заваренный в холодной воде: досада застыла, повисла в мокром воздухе электрички.

Женщина опустила глаза чуть вниз. Как бы осматривая край оконной рамы. Затем посмотрела на него. И всплеснула руками – из её рук вырывались коршуны, ястребы, вороны и куропатки. Он свернул газету и изобразил в воздухе неуклюжую канарейку. Она рассмеялась и отвернулась. Досадуя на себя, что рассмеялась.

Он застыл. И приготовился к следующему её вызову. Действительно, через минуту она вновь обернулась.

…Её пальцы, как сердитые птицы, бились друг об друга. А потом энергично стали скользить то по внутренней стороне ладони, то по внешней – так быстро, что раздавался лёгкий свист. Она резала руками воздух.

Его пальцы, наоборот, гладили воздух. И скрепляли между собой разрезанные куски.

– Как красив язык немых, – сказал кто-то.

Электричка остановилась где-то в сумерках. Выходя, он подал ей руку. Она крепко ухватилась за неё, боясь соскользнуть.

– Но это уже не название, а целая глава, можно уже больше ничего не писать.

– Да, но это мои букеты! А она их покупает!..

Я никогда раньше не видела таких букетов: какие-то лиловые листья декоративной капусты, чертополох, сухоцвет и снова капустные листья – бордовые, синие, фиолетовые! – красота сумасшедшая. Не знаю, почему я не купила их сразу, а зачем-то пошла покупать батоны. А когда вернулась, корзина была пуста.

– А где цветы? Здесь были цветы!..

– Их купила одна дама, – довольно сказала продавщица.

– Что, все?!

– Все! – И уважительно добавила: – Она француженка. Каждый раз покупает у меня все букеты. Говорит, во Франции таких нет.

Ага, конечно, только на вашем садовом участке «Красные зори».

Через неделю всё повторилось снова.

– А эти букеты с капустными листьями…

– Только что купила одна француженка, она говорит, что…

– Вы это уже рассказывали.

Вообще-то мы ездим на этот рынок исключительно из-за «стиляг».

– На планете Земля есть единственное место, где продают настоящий «Городской батон» – это Сытный рынок, – каждый раз говоришь ты.

В народе этот батон называют «стиляга»: потому что на вид он действительно стильный блондин из советского времени.

– Дайте пять «стиляг», пожалуйста.

На неделю нам хватает ровно пять. При том условии, что один батон обязательно сгорит в духовке, когда ты захочешь его подогреть, вынув из холодильника.

– Пекарь позорный, – всегда ворчу я. – Печь – это не твоё, забудь.

Я домовита, и меня расстраивают такие потери.

И вот суббота, а значит, мы едем на Сытный.

– Сегодня расхватали всех «стиляг», но я для вас оставила пять.

– Спасибо! И как это вы всех помните?!. Нас же тьмы!..

– Не всех. А вас. Вы – индивидуальность.

Никогда не знаешь, где тебя настигнет признание.

– Слушай, индивидуальность, – ты распихиваешь стиляг по сумкам. – А ты в курсе, что тут когда-то было лобное место? И здесь казнили того, кто, можно сказать, построил Петербург.

– Вот блин. А как зовут этого святого человека?

– Еропкин.

– Еропкин? И всё?

– Еропкин Пётр Михайлович. Это он задумал нам три луча вместе с Невским проспектом. А ещё храм тут стоял. Города всегда так строились: рынок, балаган, храм, лобное место. Всё, что нужно для жизни.

– Ужас. А мы теперь ходим и «стиляг» покупаем. Ну как это называется?!

– Это жизнь называется. Давай быстрее, а то опять опоздаем.

Мы со всех ног несёмся в павильон.

– А этот чудесный букет, с лиловыми листьями, есть?

– Ой, вы опять опоздали.

– Как это?.. Мы же специально приехали раньше!..

– Только что купила одна дама…

– Да, да, француженка…таких букетов во Франции нет, мы это уже слышали, наваждение какое-то.

– Вон она, к выходу идёт, видите?

Успеваем заметить тонкий дымчатый силуэт, обнимающий пять капустных букетов (или, наоборот, пять букетов, обнимающих силуэт)…

– Кто она такая? И вообще, что она тут делает – в Питере, на Сытном рынке?!

– Наши капустные букеты покупает. Слушай, а может, это Николь?.. Тоже француженка…

– ??? Да нет… не может быть.

– Я знаю, что нет. Но можно представить, что да.

Мы проходим мимо дома Траугота. Знаменитый ореол пушистых белых волос, круглые очки, длинный разноцветный шарф, красный вязаный жилет, штаны в шотландскую клетку… Всю жизнь этот человек прожил в сказках. И сам стал сказкой.