Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Казимир и Виталий. У них тут, оказывается, служба: контрольно-пропускной пункт.

Виталий нарисован конкуром. Сквозь него видно море и небо.

– И давно вы не виделись? – усмехнулся дед Казимир и сам же ответил. – Никогда не виделись.

Виталий. Вита-а-алий. Звук имени такой вита-ающий, летящий, мягкий. Его имя переводится как «связанный с жизнью», «долго живущий». Но жизнь его к себе привязала некрепко, на один узел.

Однажды я спросила у мамы: «А где мой дедушка?»

– На небе. На облаке, – она показала наверх и расправила руки.

Поэтому, когда меня спрашивали, где мой дедушка, я всегда отвечала:

– Лета-а-ает!..

И расправляла руки, как мама.

Моя детская жизнь проходила возле окна, в котором было только море и небо. Иногда между морем и небом пропадала разделяющая линия, то есть исчезал шлагбаум, и они сливались в один цвет.

В любую минуту мог прилететь дедушка. Мне рассказывали, что он был очень добрым. А это значит, что он катает на своих плечах всех детей, которые его просят. И всё детство было обидно, что он летает, а меня с собой не берёт.

А сегодня мне исполнилось сто семнадцать лет. Я взяла удочку и попёрлась на рыбалку… Был как раз белый-белый день, как будто его забыли закрасить. Исчез шлагбаум между морем и небом, и мои шаги на заснеженном льду тоже вскоре исчезли.

На этой пограничной заставе Виталий и Казимир выловили меня.

Теперь мы вместе рыбу ловим. Наши сети закинуты в пустоту. Наши внуки и правнуки ждут, когда мы прилетим, смотрят в окна, разглядывают мой альбом для набросков, в котором по-прежнему сидят два рыбака.

Мне казалось, что этот рисунок надо дорисовать. Я долго смотрела, думая, что же нужно сделать: небо закрасить, воду или берег. Перевернула лист с мыслью, что потом дорисую. Но почему-то с обратной стороны записала: «пустота приемлема».

Потому что глазам не видно, а душе видно – видно, что это море, что это небо, что это лодка, а это сети.

Всё будет видно потом, когда мы все соберёмся на том берегу.

– Батюшка, пора выходить! Люди уже собрались! Батюшка, где ви? Ми ждём вас! Приём!

– Опять, наверное, рацию забыл!..

– Отец Александр, где ви?..

Вместо «вы» проскакивает сербское «ви». Милица пришла в храм рано утром и сразу надела форму с надписью «сотрудник храма». Сегодня Милица дежурная, и должна сообщать отцу Александру, что люди на улице уже собрались и пора освятить пасхальные куличи. У Милицы очень маленький рост и голос похож на музыку из детской шкатулки:

– Батюшка, ви где?

Дюймовочка с рацией даёт указания остальным волонтёрам и просит собравшихся людей немного отступить от пасхального стола, и те отступают, но через минуту праздничные куличи вновь притягивают их к себе.

– Сейчас, сейчас придёт батюшка!.. Отступите на два шага!.. Чтобы батюшка смог прочесть молитву.

К храму подходит её подруга Драгана. Драгана необычайно высокая, и ей приходится очень сильно наклоняться к маленькой Милице. А Милице, в свою очередь, приходится вставать на цыпочки.

– Драгана, хорошо, что ти пришла!.. Ми потеряли отца Александра. Найди отца Александра!..

Драгана и Милица недавно приехали из Сербии, чтобы изучать русскую литературу в петербургском университете. Милица старается говорить быстро, боясь неправильно сказать слова по-русски. Но когда сбивается, всегда поправляет себя:

– Простите, я не выразилась хорошо.

Вслед за Драганой входит Вика. В миру она агент по квартирам.

– Держи корзинку, будешь принимать дары.

– Ого! – восклицает Вика. – Сколько грешников собралось куличи святить. А на исповедь никто не хочет?! Грехи дома забыли? – задорно спрашивает у прихожан Вика.

По своей весёлой резкости она похожа на дерзкого и непослушного мальчугана.

– А меня сегодня нечистый искушал: мяса среди ночи захотелось! Еле уснула. Мясо снилось. В общем, на Пасху сделаю себе шашлык, – и Вика показала руками, что шашлык будет большой.

Вдобавок к мальчишескому характеру она всегда носит шапку (а не платок) и джинсы (а не юбку).

– Платки мне не идут, а про штаны в Библии ничего не сказано, – обычно сообщает Вика осуждающим бабушкам.

Осуждающие бабушки – это одно из первых испытаний на пути к вере. А пока стоишь в молитвенном стоянии на исповедь, такая бабушка может подкинуть тебе ещё два-три смертных греха.

Свою исповедь бабушка обычно начинает со слов: раба Божия такая-то… родилась в таком-то году, в таком-то месяце… Бабушка глуховата, поэтому кроме батюшки и Неба её слышат и остальные прихожане: «Я вчера пенсию получила… В суп фасоль положила…». Батюшка перебивает:

– Грех-то ваш в чём?

Раба Божия разводит руками, точно крыльями, – нет греха!

Зато очередь наполнилась смертными грехами: унынием, гневом и завистью к безгрешной рабе.

– Как нестыдно так долго морочить батюшке голову? – вопрошает кто-то внутри молитвенного стояния. – Неужели Небо слушало всю эту чепуху? Фасоль она ела…

– Батюшка, где ви?

Наконец, рация оживает. И очень строгий голос произносит:

– Небесные силы слушают.

Все начинают улыбаться. Батюшка нашёлся и так чудесно шутит.

– Интересно, а там, на небесах, есть чувство юмора? – спрашивает кто-то.

– Конечно!

– А над чем они там смеются? Там же одна благодать вокруг.

– Над нами.

– А!.. ну если так… значит, просто ржут.

Батюшка пришёл. Читается молитва. Отец Александр окропляет святой водой пасхальный стол. Мы идём следом и принимаем дары прихожан.

В детстве я смотрела на ребят, идущих с корзинками даров, с благоговением. Они были такие светлые, такие другие. Я протягивала им пасхальное яичко и кулич, они отвечали мне: «Спасибо, с праздником!». И мне тут же хотелось дать им ещё кулич, только чтобы они повторили эти слова.

А теперь оказалось, что эти ангелоподобные ребята – мы. То есть совсем не ангелы. Прихожане. И в большинстве своём – прихожанки.

…Сегодня среди ночи прозреют слепые глаза домов, чтобы посмотреть, как внизу идёт крестный ход. Как выходят из храма прихожане и священнослужители. Как летят по небу хоругви.

Вика смотрит в небо и замечает несколько грешников, забравшихся на крышу… нет, «простите, я не выразилась хорошо», Вика видит неверующих, но любопытных.

– Во всяком случае, к небу они сейчас ближе, – примиряюще говорит Вика.

Милица охраняет ладошкой свечу от ветра. Настоятель храма отец Андрей читает молитву. Тёплое дыхание смешивается с холодным воздухом – и общая молитва превращается в облако-пар, уходящий в небо.

Рация уже не нужна.

Небесные силы слушают.