Рамита Наваи - Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране [litres]

Линия фронта проходила вдоль пустынной дороги, окруженной бескрайними песками и уходящей за горизонт. В отличие от войн в Ираке или Афганистане здесь не было бункеров и зданий, где можно было бы спрятаться, не было бронированных машин, которые могли бы послужить хоть какой-то защитой. Когда мы слышали гул военного самолета в Ливии, то просто замирали. Мы останавливались, смотрели вверх и со страхом гадали, куда упадут бомбы и откуда прозвучат пулеметные очереди. Некоторые люди бросались на землю, другие прикрывали головы, кто-то молился, а кто-то бежал – бежал куда глаза глядят, хотя бежать было некуда. Под ослепительно-синим средиземноморским небом мы были совершенно беззащитны.

Я более десяти лет работала военным корреспондентом. Я снимала войну в Афганистане, Ираке, Судане, Демократической Республике Конго и Ливане. Но никогда не испытывала такого ужаса, как в Ливии. Фотограф Роберт Капа однажды сказал: «Если твои фотографии недостаточно хороши, значит, ты не сумел подобраться достаточно близко». Если ты не был достаточно близко в Ливии, то фотографировать было нечего. А когда подбирался достаточно близко, то оказывался на линии огня. На той неделе я видела, как лучшие фотографы мира, ветераны Чечни, Афганистана и Боснии, уезжали после падения первых же бомб. «Это не стоит того», – заявляли они. И порой я тоже так думала. « Это безумие. Что я делаю?! » Но потом наступали другие дни, и я ощущала знакомое возбуждение. « Я присутствую при настоящем народном восстании. Я вижу, как люди идут на смерть ради свободы. Я фиксирую судьбу общества, которое десятилетиями подвергалось угнетению ». Пока тебя не ранили, не подстрелили и не похитили, тебе кажется, что ты неуязвим. И прошло уже несколько лет с того времени, когда нечто подобное случалось со мной.

…Журналисты покинули больницу. Я знала, что нужно вернуться на линию фронта. Я слышала звуки войны – разрывы мин и бомб, огонь противоракетных орудий, вой сирен… Мне не хотелось, чтобы это услышал Пол.

– Малыш, мне пора. Вскоре увидимся, любовь моя. Я тебя люблю.

Давным-давно я поняла, как жестоко заставлять близких людей волноваться о тебе. И я говорю им только то, что им нужно знать: где я нахожусь, куда направляюсь и когда вернусь домой.

Вместе с тремя другими именитыми журналистами я отправилась в Ливию по заданию New York Times . Со мной были прекрасный фотограф и близкий друг, с которым я выросла в Коннектикуте, – Тайлер Хикс, лучший репортер по Ближнему Востоку Энтони Шадид и журналист британско-ирландского происхождения Стивен Фаррелл, много лет работавший в горячих точках планеты. За нашими плечами в совокупности было около пятидесяти лет работы в самых ужасных местах. Мы незаконно проникли в страну из Египта вместе с ордами других журналистов.

Из пригородной больницы мы направились в центр Аджабии, чтобы узнать, что происходит на линии фронта. Энтони и Стив поехали в одной машине, мы с Тайлером и нашим водителем Мохаммедом – в другой. Найти хорошего водителя в Ливии нелегко. Вежливый студент университета Мохаммед – приятное, открытое лицо, широкая щербинка между передними зубами – возил нас туда, куда большинство других водителей отказывались. Он считал эту работу своим вкладом в революцию. У него было много друзей среди повстанцев, и он помогал нам решать, куда направиться и надолго ли. От его советов часто зависела наша судьба, и помощь была бесценна.

По пустой дороге мы ехали в центр города. И тут артиллерийские снаряды стали падать совсем неподалеку. Осколки шрапнели полетели во все стороны. Водитель Энтони и Стива неожиданно остановил машину и стал выбрасывать их вещи на дорогу. Его брат погиб на линии фронта, и он не захотел подвергаться дополнительной опасности. Мохаммед, не задумываясь, выскочил из машины и загрузил вещи моих товарищей в багажник. Энтони и Стив устроились рядом со мной. Мне стало неуютно. В зоне боевых действий журналисты чаще всего путешествуют на двух машинах. Если с одной машиной что-то произойдет – разобьется или будет атакована, пострадают не все участники экспедиции.

Четыре журналиста в одной машине – все равно что четыре повара на одной кухне. У каждого было свое представление о том, что делать. Фотографы и журналисты в зоне боевых действий ведут себя по-разному. Мы ехали дальше и отчаянно спорили об уровне опасности.

Начались бесконечные переговоры о том, кому и что нужно, кто хочет остаться, а кто продолжать путь… Какого количества материалов и фотографий достаточно для того, чтобы сделать качественный репортаж? Мы хотели видеть новые сражения, получать самые свежие новости, вести репортаж до самой последней секунды перед ранением, захватом, смертью… Мы алчны по самой своей природе: мы всегда хотим больше, чем у нас есть. Но постепенно мы сумели прийти к согласию.

Аджабия когда-то была процветающим североафриканским городом, состоявшим из невысоких домов персикового, желтого и коричневого цвета, с толстыми стенами, балконами и яркими вывесками на арабском языке. На улицах почти не было людей. Те, кто бежал от войны, нес свой нехитрый скарб на голове. В противоположном направлении двигалась бесконечная вереница автомобилей. Все пикапы, грузовики и четырехдверные седаны были забиты под завязку. Задние окна завешены одеялами и одеждой. В грузовиках люди прятались под брезентом. В Аджабии я впервые увидела женщин и детей. В таком консервативном обществе, как ливийское, женщины сидят по домам. На улице они появились только потому, что бежали из города на восток – бомбардировщики летели к городу с запада.

Я подумала, что нам тоже пора уезжать. Грандиозная миграция гражданских лиц из города означает только одно: местные жители понимают, что Аджабия вскоре окажется в руках сторонников Каддафи. Может быть, они уже в городе? Мы отдавали себе отчет, что с нами будет, если люди Каддафи обнаружат на территории повстанцев четырех незаконно въехавших в страну иностранных журналистов. Каддафи публично заявил, что все журналисты на востоке Ливии – шпионы и террористы и при обнаружении их следует убивать или задерживать.

Мы решили вернуться в больницу, чтобы встретиться с другими журналистами и увидеть раненых после последнего боя. Энтони, Стив и Тайлер пошли взять телефон у ливийского доктора и связаться с ним позже, из Бенгази. Им нужно было уточнить количество раненых и погибших. Репортерам были необходимы надежные источники в городе на случай, если власть переменится и мы не сможем вернуться. Я осталась на дороге и продолжала фотографировать бегущих из города ливийцев.

Рядом со мной стоял французский фотограф. Мы были знакомы по Ираку и Афганистану. Он обсуждал дальнейшие планы с журналистами из Франции. Я слышала низкие, серьезные голоса с нотками сарказма – журналисты явно пытались как-то успокоить свои нервы. Французские журналисты славятся своим бесстрашием и безбашенностью. Говорят, что если французский журналист покинул зону боевых действий раньше тебя, значит, ты в полной заднице. Лоран ван дер Стокт – военный корреспондент, славящийся своим поразительным чутьем, дважды раненный пулями и один раз осколком мины, – смотрел на длинную череду машин, направлявшихся на восток из города.