Александр Ольшанский - Китовый ус

«Ведь ты же любила меня…»

«Это правда, я любила и люблю тебя, но я дала ему слово! — защищалась она. — Мне родители житья не дают: выходи и выходи за него замуж… У меня уже нет сил сопротивляться… А ты погуляй еще, куда тебе спешить…»

«Ладно, погуляю».

«А что у тебя с сердцем?» — испуганно спрашивала она каждые пять минут, забывая, что не раз задавала этот вопрос.

«Что-то не так, как должно быть», — отвечал он, не зная, что через месяц он станет задыхаться по ночам, в конце концов попадет в больницу, куда его привезут без сознания, а потом, два года спустя, он будет совершенно здоров и пойдет служить в армию. И Рита долго еще будет писать ему письма… Какие нежные, полные любви присылала она письма в больницу, сколько в них было хорошего, чистого! Но умрет у нее первенец, поделится она горем с ним — Чубуков не найдет ничего иного, как намекнуть ей, что это, быть может, возмездие…

Вспомнив об этом, Чубуков поморщился от досады — надо же было так бездушно поступить, до чего жестока бывает молодость! И правильно Рита сделала, что на то письмо не ответила. Да и он отчасти не хотел продолжать переписку — как-никак она замужем, пишет ему такие письма, причем муж знает об этом… Да, она продолжала любить его, Чубукова, и нужно было сделать так, чтобы она относилась к нему теперь по-другому, каким-то образом упасть в ее глазах. Упасть, но зачем же так низко?!

Он свернул налево, на Кочеток, прибавил газу. Поселок был виден из города — вдалеке, на взгорке, белели дома среди зелени. Дорога туда теперь хорошая, асфальтированная. По бокам — бурая стерня, гречишное поле, уже убранное. А в те годы он каждый вечер, какой там вечер — ночью, в час или даже в два, в любую погоду, в дождь, в слякоть, в мороз возвращался из Чугуева в общежитие. Туда — шесть, столько же — обратно. Всех, кто возвращался после двенадцати, ребята, дурачась, в комнаты не пускали, требовали исполнить песню а Чубукова не заставляли петь. Вряд ли побаивались, хотя и стал он самым сильным человеком в техникуме, нет, для них все, что было у него с Ритой, тоже было свято.

Влюбился сразу, мгновенно. Стоило ему нечаянно столкнуться с Ритой в дверях учебного корпуса, увидеть ее испуганные, незащищенные глаза, излучающие какую-то нежную теплоту, как он почувствовал, что за эти несколько секунд стал другим. Она при столкновении уронила книжку, Чубукову поднять бы ее да извиниться, но он не успел и подумать об этом, как девушка ушла.

Ему хотелось видеть ее снова и снова. Не расспрашивая никого, не говоря никому ничего, в течение месяца он узнал все, что можно было узнать — зовут ее Ритой, фамилия — Дьякова, учится на отделении бухгалтерского учета, каждое утро ездит на занятия из Чугуева, где окончила десятилетку и где у нее есть парень, с которым она давно, чуть ли не с восьмого класса, дружит. Узнать было легко — она была заметной девчонкой.

Шли недели, месяцы. Чубуков каждое утро становился в холле второго этажа, ожидал ее появления в воротах техникума. Он был счастлив, если ему удавалось увидеть ее в перерыве — внизу в буфете, в дендропарке или просто в коридоре, на лестнице… Он не ходил за ней по пятам, не пытался даже познакомиться, но, разумеется, завидовал ребятам, которые умели и могли свободно, запросто говорить с ней. Как-то он стоял в холле у огромной дубовой крестовины, которая служила газетной витриной, и вдруг подошла она, стала рядом. Он затаил дыхание, а она, мельком просмотрев газеты, тут же отошла к окну, к подругам.

Возможно, Чубуков никогда бы не осмелился познакомиться с ней, не осмелился даже побеспокоить как-то, сумел бы справиться с собой — все-таки у нее был парень, которого она, говорили все, любила. И может, забыл бы ее со временем. Но однажды она не пришла в техникум. Не появилась и на следующий день… Он стоял на своем посту, но тщетно… Только через несколько дней узнал: Рита Дьякова с бухгалтерского сломала — на лыжах — ногу. Мысль о том, что Рита страдает от боли, была ужасной, невыносимой. Он был готов ехать к ней немедленно, чтобы чем-нибудь помочь, чем-нибудь быть полезным. Но не знал, где она живет. Спросить адрес у ее подруг постеснялся. Положение было безвыходным, но любовь изобретательна — он написал ей письмо, не называя, конечно, своего имени. Дал адрес своего друга, который жил в Харькове, и написал ему, чтобы тот не удивлялся, если придет от нее ответ.

Она ответила. Благодарила за заботу и внимание, просила не преувеличивать размеры несчастья — всего то навсего небольшая трещинка. Удивлялась письму и советовала, если у неизвестного молодого человека возникнет желание написать еще, присылать письма на домашний адрес. И сообщила его!

Чубуков не верил своему счастью: нет, это было немыслимо! Если бы не тот неизвестный парень, помчался бы в Чугуев, нашел дом, постучался, а там — что будет…

Наконец-то она появилась в техникуме. Утром Чубуков со своего поста видел, как, окруженная подругами, она шла на костылях к учебному корпусу. Он сбежал на первый этаж, потом вспомнил, что они, в сущности, незнакомы, остановился возле расписания занятий, метрах в пятнадцати от входной двери. Рита, раскрасневшаяся от мороза и смущения, еще более красивая, виновато улыбалась, спускаясь вниз в раздевалку.

Потом он радовался, что ей сняли гипс. Потом пришла без костылей, с одной палочкой, а потом и без нее, — и счастью Чубукова не было предела…

Он продолжал ей писать, теперь уже в стихах, она отвечала. Пришло время, когда он понял, что зашел слишком далеко, было заметно, что Рита часто пристально смотрит на ребят, стараясь найти того, кто присылает письма. Нужно было назвать себя, — иначе он мог выглядеть в ее глазах трусом. Ни на что другое он не рассчитывал, она встречалась с тем парнем, с каким-то Виктором, и писала об этом. Надо было лишь назваться и выйти из игры.

Недели за две до летних каникул он решился. Рита, еще слегка прихрамывая, спускалась по лестнице с третьего этажа после какого-то экзамена. Чубуков пошел навстречу. Не доходя нескольких ступенек до нее, остановился. Сказал:

«Здравствуйте, Рита. Меня зовут Игорь Чубуков. Это я присылал письма…»

«Вы?» — удивилась она и растерялась.

«Я… Если можете, простите…»

«За что… Вы писали очень хорошие письма…»

«До свидания».

«До свидания».

После этого Чубуков не стоял в холле второго этажа и старался не попадаться ей на глаза. Если деваться было некуда, он здоровался с ней и тут же уходил куда-нибудь. Все было кончено.

…Занятый воспоминаниями, Чубуков не заметил, как въехал в Кочеток. Вот и спуск, мост через речушку, подъем, направо остается церквушка, где-то за ней, внизу — Донец. Проехав метров двести по прямой, широкой и зеленой улице поселка, Чубуков остановился у ворот техникума. От них вела бетонная дорожка к учебному корпусу, упиралась в крыльцо.