Константин Минин - Своя правда

— ‎Потому что эта дура заявление написала.

— ‎Потому что она считает, что мы ее изнасиловали, — поправил Диму Миха.

— Ты тоже так считаешь? — с обидой спросил Дима.

— Я считаю, что мы дураки.

— ‎С чего вдруг такое прозрение?

— ‎Ты мне сам скажи, стоило оно всего этого? — спросил Миха, обводя указующим жестом салон «Волги».

— Так мы же не знали, что так все обернется.

— ‎Потому что дураки.

Дима явно злился и, не найдя, что ответить, сказал:

— Ты спать собирался? Вот и спи!

Миха не стал спорить, удобно разложил кресло и, закутываясь в ветровку потеплее, закрыл глаза.

Несмотря на накопленную усталость, сознание Михи не спешило провалиться в забытье, цепляясь за поселившиеся в голове мысли и обрывки фраз, постепенно образующие вокруг Михи плотный, противно шипящий серый кокон.

Несомненно, это был сон, густой, тягучий, мучительный сон. Один из тех снов, которые, не даря отдыха, высасывают из тебя последние силы, заставляя вновь и вновь складывать слова и мысли в постоянно одинаковые, бессмысленные фразы. Изредка пробивающиеся сквозь веки пучки света от фар встречных автомобилей на каких-то пару секунд разрывали стенки шипящего кокона. Этого короткого мига не хватало, чтобы разбудить Миху, и очередная невысказанная фраза или недодуманная мысль наваливалась на него с новой силой. Сколько было таких вспышек, сколько времени проходило между ними, Миха не замечал так же, как не замечал затекших ног и скрюченного в неудобной позе позвоночника.

Очередная вспышка, пробив брешь во сне, подозрительно долго не исчезала, возвращая Михе ощущение реальности.

Открыв глаза, он увидел несущиеся им навстречу высоко посаженные фары встречного автомобиля. На водительском сидении, держась двумя руками за руль, спал Дима. В заднее стекло «Волги», провозглашая начало нового дня, лениво светило поднимающееся на востоке солнце.

Известие о гибели Михи и Димы пришло в тот же воскресный день, когда все и произошло. Я не знаю, кто первым принес эту новость, но за считанные часы она взорвала город. Люди, не зная подробностей, сначала обсуждали сам факт смерти. Потом на протяжении нескольких дней обсуждение подогревалось постепенно вскрывавшимися подробностями самой аварии и событий, непосредственно ей предшествовавших.

Кто-то даже запустил хештег #Miha_Dima, под которым друзья, знакомые и просто неравнодушные люди выкладывали фотографии, новости, слова соболезнования, а иногда и откровенные слухи о случившемся.

Говорят, что Димины родители восприняли произошедшее легче, чем родители Михи. Хотя я не представляю, как вообще по внешним проявлениям горя, можно измерить и сравнить глубину трагедии, поразившей эти семьи.

Прощание, гражданскую панихиду и последовавшие вслед за похоронами поминки почему-то устроили в школе.

После того, как в день похорон школьный холл не смог вместить в себе всех, желавших проститься с двумя хулиганами, закрытые гробы выставили на заваленных венками и цветами партах во дворе напротив парадного входа.

Мама Михи, время от времени теряя контроль над собой, а возможно, наоборот, изредка отходя от действия лекарств, которыми ее усиленно накачивали, начинала кричать и требовать, чтобы открыли гробы и показали ей покойников, иногда она кричала, что гробы пустые, а иногда, что все это ошибка, и там лежит кто-то другой. Ее доведенный до исступления мозг не мог смириться с тем, что за закрытой крышкой находится ее сын.

Их так и похоронили, не дав родителям увидеть трупы.

Может быть, это и к лучшему. После похорон по городу ходили слухи, что сначала спасатели, а потом работники городского морга как пазл собирали тела погибших по частям. Не знаю, правда ли это, но уверен, что у тех, кто прежде времени заколотил крышки гробов, были на то веские причины.

Справедливости ради надо сказать, что вместе с парнями в то утро погиб еще и водитель встречной фуры. В попытке уйти от столкновения он вывернул на обочину и грузовик по инерции и от удара Волги в заднюю пару колес тягача перевернулся. Тело водителя фуры не было изуродовано, он просто сломал себе основание черепа, ударившись головой о крышу кабины.

Нельзя сказать, что я был поражен или убит горем, узнав о смерти бывших друзей. Несомненно, мне было грустно и даже в чем-то больно осознавать, что этих двух, в общем-то неплохих парней, больше нет в живых. Но больше мне было страшно. От одной лишь мысли о том, что в момент аварии я мог оказаться с ними в машине, дрожь пробегала по всему моему телу, растворяясь тонкими, холодными иглами в кончиках пальцев.

Глядя на происходящее, я время от времени представлял на месте родителей Михи и Димы свою маму, и от этого мне становилось еще страшнее. В такие моменты мне казалось, что трагедией была не сама авария и гибель парней, а тот отклик, который она порождала в сердцах присутствующих. Ведь если гибнет человек, которого никто не знал или не любил, то и трагедией это никто не называет.

В день похорон в школе занятий не было, и все же в момент, когда мужчины на руках выносили гробы из холла, кто-то зажал кнопку звонка, оглашая заполненное людьми пространство протяжным металлическим звоном. Миха и Дима навсегда покидали школу под свой собственный, преждевременный, неправдоподобно длинный последний звонок.

После похорон некоторые особо чувствительные ученики, их родители и даже учителя выходили с предложениями и просьбами о смене звонка, слишком живо ассоциировавшегося у них с погибшими учениками. Но ни директор, ни родительский комитет к этим предложениям не прислушались. До самого окончания учебного года в школе то и дело можно было увидеть потерянные, а иногда и наполненные слезами, глаза тех, в ком неожиданное оповещение о начале или конце очередного урока возбуждало слишком сильные и живые воспоминания о смерти.

Не нашла поддержки и инициатива по установке памятных табличек на фасаде школы.

Стараясь сократить и без того затянувшуюся процедуру прощания, завуч совместно с какой-то дальней родственницей или просто знакомой родителей Димы деловито управляла потоками желавших проводить парней в последний путь.

После того, как кто-то привез священника, они оперативно организовали вокруг Михи и Димы большой круг из близких родственников, друзей и тех, кто просто не успел вовремя отойти в сторону, раздав всем тем, кто оказался в первом ряду, по тонкой, гнущейся от тепла рук восковой свече.

Священник, старательно выговаривая на непонятном мне языке тексты молитв и коверкая на церковный манер имена покойников, окатил всех присутствующих сладковатым дымом из небольшого позолоченного кадила.