Виктор Песиголовец - День Святого Соловья

— Ну… в общем… — начал было Петро.

Однако Байстрюковский не дал ему договорить. Подхватившись, он широко размахнулся и заехал соседу промеж глаз. Тот пошатнулся, оторопело заморгал глазами и хотел что-то пролепетать. Но крепкий кулак директора закрыл ему рот.

— Так, значит, рога мне наставляете с Галькой! — яростно прошипел Пал Саныч и бросился к Петру, целясь растопыренными пальцами ему в глотку. — Задушу, паразита!

Трудно даже предположить, чем бы все это кончилось, если бы бедному Петру не удалось увернуться от взбесившегося Байстрюковского. Он пулей вылетел наверх, сбросил вниз кадки и метнулся за дверь. Хотел рвануть в сторону огорода, но, сделав несколько шагов, по пояс увяз в снегу. В этот момент в дверях, как неотвратимый рок, показался голый Пал Саныч. Глаза его метали молнии, от нахлынувшей ярости грудь ходила ходуном, из горла вырывался хрип, похожий на стон смертельно раненного вепря. Откуда-то, из-за надстройки погреба выскочила бледная Галька и кинулась к мужу, преграждая ему путь к беспомощному, на смерть перепуганному соседу. Но Байстрюковский одним движением плеча смел ее в сторону, успел наградить увесистым тумаком и, злобно матерясь, пошел на Петра. Галька успела ухватить мужа за руку, подскочила к нему и повисла на шее.

— Вон, сучка поганая! — взревел Пал Саныч, стряхнул ее с себя, как моль, и, проваливаясь в снег по чресла, двинулся вдогонку за еле ковыляющим Петром. — Разорву, падлу!

Разбрызгивая пену, суровый палач настигал свою жертву. Понимая, что ей не уйти от возмездия, она упала на колени и воздела трясущиеся руки к небу.

Во дворе Байстрюковских сходил с ума старый пес Кутька. А над Куличками, сбившись в стаи, сновало воронье и каркало, каркало, как на погибель.

Было уже три часа ночи, когда Тонька Бездольная и солдатик, барахтаясь в скрипучем снегу, добрались, наконец, к приземистой хате на краю села. В окне прихожей горел неяркий свет, — наверное, Тонькина мать, ложась почивать, специально оставила его включенным для удобства загулявшей дочери.

Молодка и дембель, стараясь не шуметь, ввалились в прихожую, поскидывали обувь и верхнюю одежду и тихо пробрались через светелку в крошечную Тонькину комнатушку, где, кроме узкой железной кровати и шифоньера, ничего больше не было. Бездольная быстро постелила постель, приказала дембелю укладываться и, выключив свет, юркнула и себе под теплое стеганое одеяло. Прыткий солдатик тут же набросился на деваху, стал ее горячо целовать и обнимать. Однако, уставший и хмельной, вскоре уснул, так и не доведя свои притязания до логического конца.

Тоньке тоже очень хотелось спать. Но позволить себе отключиться она не могла. Через час-полтора нужно было отправляться на ферму. Поэтому, полежав, молодка поднялась, плотно прикрыла одеялом парня, чтобы не мерз в нетопленой еще хате, и стала собираться.

— Мне показалось, что ты вроде не одна домой воротилась, — сказала ей мать — тетка Груня, когда Бездольная зашла на кухню попить чайку перед уходом на работу. — Кто это с тобой, никак Самопалов?

— Какой Самопалов, мама? — пожала плечами Тонька. — Он нажрался еще с вечера. Это я солдатика привела, он в качестве пассажира ехал в том «МАЗе», который с трассы слетел.

— А-а! — понимающе протянула мать. — Хороший хлопец? Приглянулся тебе?

— Приглянулся, — кивнула головой Тонька.

Почаевничав, она ушла на ферму, а мать принялась растапливать плитку.

Кроме бригадира Семена Дыбы, учетчицы Зинки Курносой да трех доярок на утреннюю дойку коров больше никто не явился.

— Хоть как-нибудь подоите, девочки, буренок! — просил Семен, по привычке приглаживая жесткие усы. — Чтобы не мучилась скотинка.

— Дядя Сеня, а как молоко собираетесь на завод отправлять? — поинтересовалась Тонька.

— Никуда я его не буду отправлять! — вздохнул бригадир. — Разве ж молоковоз поедет по такому снегу? Я звонил директору, он скомандовал весь удой в чан слить и так оставить. Потом, когда дороги расчистят, его на свиноферму в Грязелюбовку отвезут.

— Ну и ну! — покачала головой Курносая. — Баянчик что, совсем рехнулся — молоко свиньям скармливать?

— А что прикажешь с ним делать? — отмахнулся Дыба. — Ладно, кукушечки-потешечки, за работу! На вас родина смотрит.

С дойкой одиннадцати групп коров они впятером управились за три с небольшим часа. Было ясно, что буренки не выдоены, как следует, но этому никто не придавал значения — молоко ведь все равно пойдет свиньям.

В восемь вялая, сонная, как муха на Спаса, Бездольная пришлепала домой. Солдатик еще спал.

— Буди своего хахаля! — буркнула ей мать. — Я тут на завтрак лапшу с курятиной приготовила. И по чарке налью.

Дочка только отрицательно качнула головой и устало присела на табурет у кухонного стола.

— Спать хочется, аж глаза слипаются, — зевая и потягиваясь, молвила она. — Я, наверно, сперва немного покемарю у тебя в комнате. А через часик…

— Иди уж, спи! — незлобиво проворчала тетка Груня. — Шляться по ночам надо меньше! И вообще, пора себе мужа нормального найти, слава Богу, уже двадцать шесть годков за плечами.

— Я подумаю, — пообещала молодка, уходя с кухни.

Она уснула мгновенно. Приснился ей бывший ее муж Андрюшка. Вроде идет он по селу и улыбается всем встречным женщинам. А сам одет с иголочки — в новых серых штанах и пиджаке малиновом, сапоги на нем хромовые гармошкой. Тонька бежит за ним, со всех ног несется, да догнать не может, ускользает муженек.

Эх, Андрюшка… Красавец был, умница, но бабник и подлец. Два года совместной жизни с ним оставили в душе Бездольной неизгладимый след. Брак их закончился крайне плачевно.

…Когда за особые заслуги на аграрном поприще Баянчик поставил двадцатисемилетнего Андрюшку заведующим фермой, Тонька сильно расстроилась и сразу бросила мужу в лицо, что он пошел на эту должность для того, дабы крутить шашни с одинокими доярками. Андрюшка тогда страшно оскорбился и наговорил ей кучу неприятных слов. Его душу, казалось, просто обжигала обида на супругу, пару дней он даже не разговаривал с ней. Но она, конечно, была совершенно права.

До этого Андрюшка работал заведующим автогаражом фирмы и довольствовался только диспетчером Лидочкой. Этого ему, пышущему здоровьем и обладающему недюжинной мужской силой, явно было мало. Но оторваться «на славу» он мог только изредка, когда директор посылал его за запчастями в райагроснаб, где голодных на мужиков баб было хоть пруд пруди.

И вот — это назначение на ферму. Молодой мужик сразу прикинул, сколько здесь незамужних, вдов и гулящих, то есть потенциальных любовниц. Насчитал таких немало. И начал осторожно вести с ними «разъяснительную» работу: мол, годы идут, а вы, девчата, все необласканные и нецелованные ходите. Короче, талдычил, талдычил и уговорил. Пошли на ферме пиры, которые неизменно заканчивались оргиями, а точнее — диким развратом. На все эти гулянки Андрюшка брал своего брата Руслана (тоже, между прочим, женатого человека) и своих друзей, а иногда — и малознакомых типов.