Виктор Песиголовец - День Святого Соловья

Вскоре в хату влетела запыхавшаяся молодка с округленными от ужаса глазами.

— Степа, слышь, че старая Ксенька сказала?! Ефрема Цуцика и его Кузю зарезали!

— Где? — только и вымолвил опешивший Барбацуца.

— Дома! — выдохнула Валька, впопыхах поправляя выбившиеся из-под платка волосы. — Ксенька говорит, кровищи в хате — река!

— Ну, дела… — промямлил Степан, натягивая штаны. — А может, наврала старая?

Молодка неуверенно покачала головой:

— Зачем ей такое врать?

Когда очумелая от дикого известия орава во главе с Миколой Наливайко выскочила за порог хаты, Самопалов и Вездеходов, упревшие и сгорбившиеся под тяжестью булькающего груза, как раз подбирались к крыльцу.

— У Цуцика на веранде осталась еще одна канистра, заберите! — крикнул Соловей вдогонку Луке и Михайлу.

Те только раздраженно отмахнулись.

— Хоть бы не забыли, — озабоченно пролепетал Вездеходов, осторожно опуская канистры на облупившийся бетон крыльца и тяжело отдуваясь.

— Не забудут! — успокоил его Федька, утомленно смахивая с раскрасневшегося лица обильную влагу. — Не идиоты же они.

Картина, представившаяся взору испуганных людей в передней дома Цуцика, была ужасающей. В луже застывшей крови, среди битой посуды и разбросанного барахла, раскинув руки и поджав под себя ноги, на спине лежал Ефрем. Его лицо, покрытое черно-бордовой коркой, походило на нелепую маску-страшилку. Из широко разинутого рта торчали неровные пеньки зубов. Желтые белки выпученных глаз зловеще блестели. А из огромной раны под подбородком сочилась бледно-розовая жидкость.

— Всем оставаться у порога! Ничего не трогать! — хрипло распорядился участковый. И, осторожно обойдя труп, двинулся в гостиную.

За Миколой, не взирая на запрет, потянулись Кукуйко и Михайло. Остальные, бледные и подавленные, тихо галдели у порога.

На железной кровати навзничь, с запрокинутой головой лежал голый Кузька. Его руки и ноги, в ссадинах, порезах и кроводтеках, обрывками простыни были привязаны к спинкам. На вспухшем от побоев перекошенном лице застыло выражение неимоверного страдания. На подушке, у стены валялась скомканная грязная портянка. Видимо, парню во время истязания затыкали ею рот, чтобы соседи не услышали криков. Худое тело было буквально истерзано: его кололи, резали, рвали, били и жгли раскаленной в плите кочергой…

Все в доме кто-то перевернул вверх дном. Содержимое шкафов, комода и тумбочек было вывалено на пол и разбросано. Кругом белели черепки битых чашек, тарелок и мисок.

— Деньги искали, — почему-то шепотом выразил предположение Наливайко, окидывая взглядом гостиную. — Того, что нашли, наверно, показалось мало. Вот и принялись за Кузю, стали пытать, чтобы выдал место, где хранятся ценности… А Ефрема, кажись, укокошили сразу…

Лука, крестясь и стараясь не смотреть на труп в передней, поспешил к выходу. За ним, осторожно ступая, двинулся Михайло с посеревшим лицом, который, между тем, выходя, не забыл прихватить в веранде канистру.

Когда все вышли во двор, участковый плотно закрыл дверь и подпер ее лавкой, стоявшей до этого под стеной хаты.

— Сейчас все — к Соловью! — приказал он. — А я схожу к Дыбе, позвоню в райотдел, сообщу о случившемся.

Прибыв в хату Самопалова, присмиревшая и встревоженная компания молча расселась за столом и уже без прежних азарта, задора и веселости продолжила процесс опохмеления. Зазвенели стаканы, зазвякали кружки, забулькала жидкость. Лениво заструился под потолок табачный дым.

Разговоры пошли позже, когда опустела первая канистра. Все они, конечно, касались убийства.

— Кто же мог замочить Ефрема и Кузьку? — нервно покуривая, гадал Вездеходов.

— Убийцы действовали хладнокровно, но, кажись, в спешке, — размышлял в голос Лука. — И это видно по их небрежности. Искали-то в самых доступных местах. А ведь Цуцик не тот человек, который хранит ценности кое-как, на виду… Нет, не наши это злодейство учинили.

— Да ясно, что не наши! — убеждала присутствующих и Сонька, старательно массируя почерневшие скулы. — Чужие убили Ефрема и Кузю, чужие!

Скотник Михайло имел на этот счет свое мнение.

— Откуда было взяться чужакам? — резонно вопрошал он, в очередной раз наполняя вином свою щербатую чашку. — Снегу же вон столько намело — ни проехать, ни пройти!

— Собаку бы! — сокрушенно вздыхала Гнидозвездова и деловито копалась гнутой вилкой в тарелке с объедками вчерашнего жаркого. — Собака враз найдет убийцу.

Вскоре появился озабоченный Наливайко. Зашел в дом, расстегнул тулуп, присел у стола и только потом доложил:

— Дозвонился! В райотделе сказали, что опера попробуют прорваться в Кулички на тракторах. Сейчас поднимают дорожников.

Соловей наполнил вином стакан и поставил перед участковым. Тот жадно выпил. Потом, вдруг вроде как бы опомнился, обвел всех присутствующих пристальным взглядом и прикрикнул:

— Вы тут не шибко пейте! Вам же еще показания нужно будет давать.

— Еще этого не хватало! — недовольно пробормотала Сонька, с отвращением принимая из рук Самопалова полную кружку.

— Ничего не поделаешь! — буркнул Микола. — Порядок есть порядок.

Скрипнула дверь.

— Продолжаете? — на пороге выросла костлявая фигура взбудораженного Дрючковского. — Неужели вам до этого?

Он несколько раз притопнул, сбивая с сапог налипшие комья снега, и поковылял к столу. Верка тут же цыкнула на опьяневшего Михайла, обнимающего ее за талию. Тот, вздохнув, пересел на стоящий рядом табурет, освобождая место Филиппу.

— Во дела творятся! — поднял тот палец назидательно, усевшись возле ожившей девахи. — Разве было такое при партии, разве убивали вот так людей? Вот тебе и демократия, в три дивизии мать!

Спорить с Дрючковским никто не стал. Вездеходов подал ему чашку с вином. Бывший новатор поднял ее и хотел еще что-то сказать, но не успел. В хату вошли румяные с морозца Валька и Степан. Поздоровались.

Наливайко взглянул на них через плечо, отставил стакан и медленно поднялся с места.

— Ага! — промолвил он тоном, не сулящим ничего хорошего. Затем не спеша приблизился к застывшему в недоумении Барбацуце и, ткнув ему пальцем в грудь, поинтересовался: — Ты — водитель виновоза?

— Да, я водитель, — промямлил Степан, не понимая в чем дело.

Микола, как бычок, наклонил голову, исподлобья пристально вглядываясь в глаза парня. Цедя слова, спросил:

— Где ты был ночью?

Валька небрежным жестом отбросила руку участкового и, выступив наперед, прикрывая собой Степана, выдала:

— У меня он спал! Чего пристаешь к человеку?

— Здесь вопросы задаю я! — рявкнул Наливайко.

Но молодка не обратила на это ни малейшего внимания, оттолкнула его плечом и пошла к столу, ведя за собой растерянного Барбацуцу. Затем обернулась к участковому и миролюбиво произнесла: