Виктор Песиголовец - День Святого Соловья

Еще на подходе к ней услышали разудалые аккорды, пьяные вопли и визг.

— Кто-то наяривает на моей гармошке, — озадаченно обронил Самопалов, прислушиваясь. — Кто бы это мог быть?

Оказалось, незнакомый краснощекий мужик с пшеничными усами. Он сидел на табуретке у стола, закинув ногу за ногу, дико вращал зенками и залихватски растягивал меха инструмента. Второй незнакомец — куцый мужичок лет сорока пяти, совершенно косой, тупо ухмыляясь, полулежал на топчане.

— Ой, гоп! Ой, гоп! — выкрикивал он, как заведенный, и время от времени тряс большой плешивой головой.

С полтора десятка мужиков и баб, среди которых были запухший скотник Михайло, взъерошенный Дрючковский, взмокшая от пота Тайка Мандрючка в засаленной кацавейке и посиневшая Верка Гнидозвездова, толкаясь и спотыкаясь, лихо выплясывали и орали во всю мочь легких.

— Отпустили вас? Все хорошо? — пытаясь перекричать невероятный гвалт, стала допытываться Валька Замумурка, подлетев к обалдевшим Луке, Степке, Вездеходову и Федьке, как только они возникли на пороге.

— Что это за кент?! — вместо ответа не совсем миролюбиво рыкнул Соловей, указывая глазами на гармониста. Затем перевел взгляд на куцего. — И вон тот! Кто?

Это трактористы, доставившие оперов в Кулички, — растолковала покрасневшая от надрывного крика Валька. — Они замерзали, бедолаги, в своих тракторах. Так мы их пригласили.

Наконец, гармонист заметил вошедших в хату, прекратил играть и с нескрываемым интересом вылупил на них свои кроличьи глазки. Однако вместе с музыкой галдеж не смолк. Компания продолжала гарцевать и орать.

— А это что такое? — Кукуйко постучал носком валенка по бочке, поставленной на-попа у самого порога.

Хлопцы от Цуцика прикатили, — пояснила подошедшая Сонька, пьяно щурясь. — Она в летней кухне стояла… В гараже там еще две есть. Но те литров по сто всего…

Через пять минут, познакомившись с трактористами, Соловей и его друзья-свидетели присоединились к компании. А еще через полчаса пьянючий в стельку Везхдеходов пытался танцевать и одновременно целовался с одуревшей Сонькой Бублик. Она выбрыкивала и ржала, как лошадь. Барбацуца, тоже изрядно поддатый, лизался к Вальке и жевал хлеб со смальцем, которым она его кормила с рук, как ребенка. Лука приставал к Тайке Мандрючке: то хватал ее за коленки, то поглаживал по спине, то нашептывал на ухо скарбезности. Лишь один Самопалов сидел в сторонке, хмуро пил вино и о чем-то размышлял.

Часа полтора злые и продрогшие оперативники рыскали по притихшему селу, ища беглеца. Выходили то на один, то на другой край Куличков. Везде в чахлом свете запухшей луны простиралась взбитая ветром нетронутая перина снега.

Обнаружили солдатика случайно. В который раз ковыляя по улице, продрогший Парасочка возле хаты старого Кукуйко услышал приглушенное, еле уловимое ухом покашливание.

— Кто там? — отозвался следователь, неуверенно и с боязнью приближаясь к покосившемуся забору.

Ответа не последовало.

Ретивый Парасочка, заподозрив, что это не спроста, поборол страх, осторожно отворил калитку и, крадучись, прошел вглубь двора.

Конуры нигде не было видно, похоже, хозяева обходились без собаки. Парасочка облегченно вздохнул — псов он боялся до умопомрачения. Теперь оставалась лишь одна проблема — предстояло выяснить, кто же кашлял. И если это тот, кого искали оперативники, то он, вооруженный «калашом», пожалуй, был пострашнее любой собаки. Следователь поежился. Затем, прижавшись спиной к стене хаты, осторожно заглянул в незанавешенное окно прихожей, залитое лимонным светом маломощной лампочки. У грубки, на маленьком стульчике сидела, напялив на нос очки, старая Лизавета и увлеченно читала то ли книжку, то ли журнал.

У угла хаты, напротив сеновала Парасочка опять остановился. Прислушался. Ни шороха.

И вдруг чуткое ухо молодого сыскаря уловило легкий вздох, будто неокрепший майский ветерок с разбегу наткнулся на гибкую макушку юной вербы.

Парасочка застыл. Он растерялся и не знал, как быть: окликнуть вздохнувшего, промолчать, отступить или бросится на сеновал?

Простояв минуту в нерешительности, следователь уже готов был поверить, что тот неясный вздох — плод его воображения, что он ему лишь почудился. Но тут, где-то на самой макушке стожка, зашуршало сено.

Интуитивно Парасочка сначала пригнулся, потом присел. А дальше, неожиданно даже для самого себя, ринулся вперед, как бык на красную тряпку, и упал грудью на податливые, пружинистые, однако колючие, стебли.

В этот миг тишину расколола короткая автоматная очередь. Стреляли совсем рядом, за два шага и явно в сторону. Иначе с такого близкого расстояния не попасть в распластанного следователя не мог бы даже дилетант.

Отпрянув, будто перепуганный котенок, долговязый следопыт в мгновение ока оказался за калиткой, на улице. Там заскочил за бетонную опору электропередачи и залег в снегу.

По всему селу то тут, то там залаяли псы, послышались чьи-то громкие встревоженные голоса. К Парасочке со всех ног несся неведомо откуда взявшийся Федоренко.

— Где дезертир? — закричал он издали, непослушными, озябшими руками вытаскивая из кобуры пистолет.

— Т-там! — пропищал следователь слабым голоском, показывая рукой в глубину двора.

Укрывшись за стволом старого клена, начальник райотдела набрал побольше воздуха в легкие и выкрикнул:

— Рычагов, ты окружен! Бросай автомат и выходи!

— Не выйду! — не сразу откликнулся солдат. — До последнего патрона буду отстреливаться! А у меня два рожка…

— Сдавайся по доброму! — опять закричал в темноту Федоренко, пытаясь определить, на каком расстоянии от него находится вооруженный дезертир.

— Не вздумайте подходить! — предупредил тот. В сиплом голосе улавливались плаксивые нотки. — Буду стрелять на поражение!

— Не глупи! Ты что, идиот?

Но с сеновала ответа не последовало.

Федоренко тихо подозвал к себе Парасочку.

— Беги к Дыбе! Разбуди Налийвайко! Он знает, у кого в селе есть ружья, пусть позаимствует себе и тебе.

В этот момент появились запыхавшиеся капитан и старшина.

— Оставайся здесь! — приказал начальник райотдела Гнедому. — А мы с Ленчиком попробуем зайти с двух сторон: я — с огорода, а он — с сада.

Когда в хату Соловья возвратилась отлучавшаяся к соседям-старикам встревоженная Тонька, большинство пирующих уже были изрядно навеселе. А некоторые — лысый тракторист, Сонька, Вездеходов, Гнидозвездова и еще трое-четверо — во всю храпели, расположившись кто где. Лысый и Сонька спали в обнимку на топчане. Вездеходов валялся под столом. Верка Гнидозвездова дрыхла, плюхнувшись синим лицом в тарелку с объедками. А потерявшая стойкость и оптимизм, но еще слегка в сознании Ксенька Муха почивала на фуфайке у нетопленой плиты и о чем-то сокрушенно вздыхала.