Виктор Песиголовец - День Святого Соловья

— Феденька, Соловушка! Как же так? Как так случилось? Почему вы за него не заступились? — побивалась Бездольная, засыпая вопросами Самопалова.

— Что мы могли поделать? — оправдывался он, без энтузиазма роясь пальцами в остатках закуски. — Солдат-то из части убег, оказывается! Менты думают, что это он укокошил Ефрема и Кузьку…

— Феденька, никого он не убивал! — стала горячо убеждать Соловья молодка. — Он со мной был. Поверь, Феденька, голубчик!

Тот тяжело вздохнул, участливо похлопал Тоньку по спине и рассудительно заметил:

— Ты не мне, ты это ментам расскажи.

Тонька дрожащей рукой взяла стакан вина, предложенный ей Лукой, одним махом вылила его в себя. Затем грустно заглянула в глаза Самопалову.

— Разве меня опера послушают, — молвила она, вытирая рот тыльной стороной ладони. И скорбно вздохнула: — Эх, такого хлопца встретила! И вот — на тебе — потеряла. Засудят ведь его, как пить дать, засудят!

— По любому засудят, — мрачно прибавил Кукуйко, опуская голову на плечо Тайке. — Он ведь с оружием с части сбежал…

Услыхав автоматную трель, Лизавета испуганно бросилась к окну и застыла, всматриваясь в вечернюю мглу. Капитан Гнедой, торчащий с пистолетом в руке неподалеку от калитки за стволом явора, хорошо видел скуластое лицо Кукуйчихи, прильнувшее к стеклу.

— Хоть бы не вздумала, старая дура, на улицу выйти! — пробурчал он себе под нос, напряженно вслушиваясь в отдаляющийся хруст снега — это Федоренко и Ленчик пробирались окольными путями поближе к сеновалу.

Вскоре Лизавета отошла от окна. Над входной дверью хаты вспыхнула лампочка, залив мертвенно-восковым светом заснеженный двор. Капитан с тревогой ожидал появления старой на пороге и уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы как следует прикрикнуть на нее и тем самым загнать обратно в дом. Однако Лизавета не вышла.

Потянулись томительные минуты ожидания.

Через четверть часа Гнедого кто-то негромко окликнул. Тот быстро огляделся по сторонам, но никого не увидел.

— Капитан! Слышь, капитан! — снова послышался приглушенный полушепот. — Я это.

Опер растерянно замотал головой сюда-туда и, наконец, разглядел тощий силуэт следователя прокуратуры, прислонившегося к столбу электропередачи.

— Парасочка, ешкин кот! Ты, что ли?

— А кто же еще! — раздраженно отозвался тот, пытаясь совладать с длинноствольной берданкой, выприскивающей из озябших рук.

— Где Наливайко?

— Он ружье себе ищет, — пояснил следователь. — Сейчас прибежит.

Вскоре с ружьем наперевес явился непрохмеленный участковый.

— Взяли гада? — поинтересовался он с ходу, заметив съежившуюся фигурку Парасочки, освещенную чахоточными бликами света.

— Не стой посреди улицы, спрячься! — вместо ответа посоветовал следователь.

Микола, постояв пару секунд в раздумье, двинулся к явору.

— О, мое почтение! — обрадовано воскликнул он, разглядев капитана, слившегося со стволом дерева. — Где дезертир?

Гнедой указал пистолетом в сторону хаты Луки:

— Там, на сеновале засел. Никитич и Ленчик пошли в обход, чтобы не ускользнул, паршивец!

— Ага! — кивнул Наливайко. И тихо спросил, пристраиваясь за деревом позади капитана. — А ты, небось, замерз?

— Есть маленько, — оживился тот, нутром почуяв, что участковый неспроста задал этот вопрос.

И не ошибся. Микола рывком извлек из кармана тулупа бутылку, протянул:

— На, хлебни! Согреешься.

Время тянулось медленно. Все было тихо. Вдруг где-то из глубины двора, скорее всего — из-за хлева послышался глухой голос Федоренко:

— Рычагов! Предлагаю в последний раз — сдавайся! Бросай автомат и выходи с поднятыми руками.

На сеновале зашуршало, однако ответа не последовало.

— Рычагов, не усугубляй свое положение! — громче выкрикнул начальник райотдела. — Я ведь имею полное право не брать тебя живым!

— Убьете? — нарочито равнодушным голосом спросил погодя дембель.

— А ты как думал? — уверенно пробасил Федоренко. — Ты вооружен и на твоей совести два трупа.

— Я не убивал! — дрогнувшим голосом выкрикнул солдат.

— Вот и потолкуем об этом, — миролюбиво молвил начальник райотдела. — Выходи, пацан!

— Нет!

— Ну, как хочешь! Не обижайся потом, я тебе предлагал жизнь!

Наступила зловещая тишина. Но не надолго. На улице послышались хмельные голоса. Несколько человек остановились напротив дома Луки. Это были Толик Пипетко, Петро и Пал Саныч Байстрюковский. Они узрели Парасочку, притаившегося за фонарным столбом.

— Эй! — окликнули они его. — Чего ошиваешься здесь? Пьяный, что ли? Замерзнешь к такой матери!

— Идите, идите своей дорогой! — раздраженно молвил Наливайко, выйдя на свет из-за своего укрытия и направляясь к возбужденным мужикам. — Здесь проводится спецоперация по захвату особо опасного преступника.

— Ты че, Микола, совсем пьяный? — Пипетко сделал несколько шагов в сторону участкового, но тут раздался злобный окрик Гнедого:

— Вы что, козлы, приказа не поняли? Бегом отсюда! Здесь сейчас будут задерживать вооруженного убийцу.

Пипетко хотел что-то возразить, но Петро и Пал Саныч подхватили его под руки и быстро потащили вдоль улицы.

Через несколько минут они уже сидели за столом в хате Соловья и наперебой рассказывали о том, что возле дома старого Кукуйко проводится особая операция. Услышав такое, Лука, набросил на плечи тулуп и юркнул за порог. За ним побежали Соловей, Тонька Бездольная, Валька Замумурка, Степка и Пал Саныч Байстрюковский.

У дома Кукуйко их встретил матерными словами Наливайко и отогнал подальше. Войти в хату после долгих пререканий разрешили только Луке, посоветовав быть предельно осторожным.

Когда Кукуйко отворил калитку и зашел во двор, Микола не выдержал, закричал во все горло:

— Солдат, слышишь? Хозяин хаты, дядя Лука, пошел домой. Не вздумай стрелять!

— Да вижу! — отозвался дембель осипшим от холода и страха голосом. — Пусть идет.

Старик сначала пошлепал к окну, легонько постучал, затем уже подошел к порогу. Лизавета открыла. Нырнув в сенцы, Кукуйко неспеша закрыл за собой дверь.

То начальник райотдела, то Гнедой, то Наливайко еще не раз пытались уговорить дезертира сдаться. Только эти попытки не увенчались успехом — дембель или посылал их подальше, или отмалчивался, грозно лязгая затвором автомата. Опера, перешептываясь между собой, по очереди хлебали из горла самогон и не знали, что предпринять.

В два часа ночи с жутким ревом в Кулички ворвались два бронетранспортера.

Вскоре Федоренко уже обрисовывал ситуацию приземистому, коренастому, чем-то похожему на речного рака, подполковнику Бабодаву, которому командование поручило возглавить операцию по задержанию вооруженного дезертира. Подполковник стоял, расслаблено упершись спиной о бок транспортера, свысока поглядывал на начальника райотдела и все сплевывал тому под ноги.