Чаплин - Подлива. Судьба офицера

В детстве Марсель любил отдыхать у бабушки в деревне, на Украине. Кто-то из родителей его был откуда-то из под Чернигова. Так что наполовину он был украинец, но юморок то русский остался.

Как-то уже, будучи офицерами, я застал Марселя плачущим от смеха. Оказывается он сидел в кабинете и переписывал автобиографию, что положено было делать при изменениях в семейном положении. А Марсель как раз только женился, и необходимо было указать фамилии, имена, отчества жены, тестя, тещи и других вновь обретенных родственников. И в этот момент для него открылся мир украинского языка или ридной мовы.

Я, улыбаясь и предвкушая веселье, спросил: «Что случилось?»

«Представляешь! У меня теща была Ковбаса, а стала Песня» – ответил Марсель и упал головой на стол.

Мне тоже захорошело и я, чтобы продлить веселье, даже лично вслух проверил все анкетные данные. Как вы догадались, это были девичья и замужняя фамилии тещи. Но рассказ не об этом, а опять о любви к небу.

Недалеко от деревни находился аэроклуб. Марсель любил наблюдать, как самолет разгоняет планер, поднимает его в воздух, а затем отстреливает трос. И тут начиналось самое красивое – свободное парение планера в облаках. Зрелище завораживало!

А еще Марсель любил запускать воздушного змея. Он долго с любовью его клеил, а потом запускал недалеко от аэродрома. Как говорится, сочетал полезное с приятным – и за полетами наблюдал и змея запускал.

Так было и в тот день. Марсель плотно позавтракал бабушкиными варениками со сметанкой, запил все это парным молоком и направился к аэродрому, прихватив с собой змея. Ходьбы было всего минут пять через небольшое цветочное поле. Он шел по полю, а в это время самолет поднимал в воздух планер. На краю поля Марсель остановился как вкопанный. Без майки, в ярких красных шортах, руки в карманах он смотрел в небо, и сердце его то замирало, то начинало прыгать как сумасшедшее. Планер был уже в свободном полете. Он выписывал в воздухе фигуры высшего пилотажа, снижался и поднимался ввысь, в общем, доставлял зрителю всевозможные удовольствия.

Настала пора полетать и змею. Марсель не торопясь размотал шнур и змей, подхваченный потоком свежего летнего ветерка, понимался все выше и выше. Змей так и рвался из рук, поэтому шнур был очень крепкий и для верности Марсель намотал его на пальцы. Все было здорово! Планер летал в вышине, а Марсель со змеем бегал вдоль аэродрома. Но вот планер пошел на посадку, и в какой-то момент воздушные пути планера и змея пересеклись.

Марсель это скорее не увидел, а почувствовал, когда кто-то потащил его за руку. Он так и помчался вслед за планером с поднятой вверх рукой, словно приветствуя и восхищаясь полетом. Пробежав несколько десятков метров в пуху от сбитых одуванчиков, Марселю все же удалось скинуть шнур с пальцев кое-где вместе с кожей. В голове мелькала только одна мысль – только бы планер не упал. А то бала бы хохма – «Марсель сбил Мессер». Этого бы Марсель не перенес. Но, слава богу, все обошлось, и планер благополучно приземлился на полосу. А Марселю пора было «делать ноги», что он безотлагательно исполнил.

Говорили, что потом в деревню приходили пилоты и искали дурачка с воздушным змеем в красных труселях, но бабушка Марселя не сдала. Остаток лета он наблюдал за планером из тени двора дома, обвитого виноградом и без змея. Из дома тоже хорошо видно!

Офицер без медалей, как цыганка без монисто. Будь у него даже одна медаль, он обязан её надеть и носить гордо. А если не одна, то ты почти герой. И те, у кого одна смотрят на тебя с завистью и восхищением. Но медали бывают разные: главкомовские, министерские и правительственные. А еще песочные и юбилейные и еще медали всяких разных комитетов и союзов старейшин.

А еще бывают офицеры, которые без ума от медалей, как девица от бижутерии.

Есть у меня знакомый офицер, который посещал все собрания и концерты в Доме офицеров только для того, чтобы прийти туда нарядным – с аксельбантом и в медалях. Так вот у этого офицера не было ни одной достойной медали, но было много других, порой более красивых. Это были медали и кресты каких-то комитетов, советов и так далее, скорее значки. Но когда он их надевал то, наверное, был восхищен собой. И как-то на одном собрании другой мой товарищ, увидев этого героя с крестами и медалями на подвязках и с лентами смог вымолвить только:

«Бля! Левонский орден!»

А еще медалями можно заставить командира покраснеть.

Очень любил медали и Марсель. Его награждал папа, бывший замполит. Видно из старых запасов он вручал Марселю медали еще советских времен, причем с удостоверениями. Так что, будучи старшим лейтенантом, Марсель имел всю грудь в медалях, причем таких, которых не было и у ветеранов экипажа.

На одном из праздничных построений экипажа на ракетной палубе, Марсель стоял в строю, счастливо улыбаясь. Был восхитительный теплый летний день, что редко бывает на Севере. Море ласково плескалось, бакланы нежно курлыкали и доедали макароны по-флотски на помойке. И настроение у Марселя было такое, как этот солнечный день. Стоявшие рядом с Марселем в строю, перешептывались и пытались искоса заглянуть на его награды. Марсель был счастлив! Грудь сверкала на солнце и слепила глаза. И вот на палубу вышел командир. Приняв доклад и поздравив подводников с праздником, командир пошел вдоль строя. Проходя мимо Марселя, он вдруг остановился как вкопанный. Увидев блестящего старшего лейтенанта при полном параде, произнес только:

«Ну, Марсель!».

И смущенно опустил глаза себе на грудь, где болталось только три «песка». Так он и пошел вниз, опустив плечи.

Примечание: Песок, песочные медали – медали за выслугу лет, вручают всем.

В годы моей юности, был у меня еще один дружок. Он и сейчас есть, только не виделись давно. Мы с ним учились вместе, в одном училище, только он на год моложе. Человек он неординарный. Мы с ним и познакомились из-за женщины.

У нас в училище, на входе в спальный корпус, в вестибюле стояли таксофоны. Телефоны такие, монетку двухкопеечную бросаешь в него и звонишь минуту, затем следующую и так далее. Обычно по вечерам очередь из курсантов выстраивалась. Все звонили своим подругам.