Валерий Примост - Люди Джафара

«А если не спросят?»

«Спросят-спросят, не сомневайся. Таковы правила игры. Они же должны будут тебе сделать то самое, маленькое одолжение…»

«И что дальше?»

«Ну, а дальше распределят тебя по окончании училища в Видное, это в Подмосковье, туда всех „мазуриков“ распределяют, а уж оттуда поедешь, куда хочешь, хоть на Кубу. Потом женят на дочке какого-нибудь урода-генерала и всё, считай, что карьера сделана… Ну как, впечатляет?»

«Впечатляет,» — отвечаю, а сам, если честно, ни на грош Вите этому не верю. Уж больно складно поёт. Эка всё мне расписал, Лев Толстой прямо.

Он посмотрел на меня внимательно и, видать, понял, что у меня внутри. Усмехнулся, пожал плечами и говорит:

«Что, веры не имёшь, курсант? Доказать надо свою состоятельность?»

«Да надо бы,» — киваю.

Тогда он, ни слова не говоря, берётся за телефон. Набирает номер, переходит на внутренний коммутатор моего училища, чирикает с телефонистками как со старыми знакомыми, потом просит соединить с десятой батареей. С моей батареей. А мне бросает, иди, мол, Кондырев, на кухню, возьми параллельный телефон да послушай.

Иду на кухню, хватаю трубку. Слышу:

«Десятая батарея! Дежурный по батарее сержант Донцов!»

«Командира батареи к телефону! Срочно!» — командует Витя.

И, через несколько секунд:

«Временно исполняющий обязанности командира батареи старший лейтенант Шабельник.»

«Алло, Шабельник, это Витя.»

«Добрый день, Витя. Я слушаю,» — в голосе Шабельника — непривычное почтение.

«Короче, Шабельник. У меня здесь Мельник и Кондырев. По важному делу. Ты там сделай так, чтобы никто не шелестел и всё такое прочее…»

«Да, Витя, всё будет сделано, не беспокойся!..» У меня просто челюсть отвалилась: это ж неподкупный бравый гусар Шабель тут перед Витей каким-то на цырлах стоит! И уже начинаю понимать, что этот Витя ни какой не «какой-то», а часть сложной, серьёзной и пока совершенно не известной мне системы.

«Ну что, Кондырев? — орёт из комнаты Витя. — Может, ещё кого-нибудь хочешь услышать? Резуна, например?»

«Так он же в Белой Церкви служит, — отвечаю. — Давным-давно перевели.»

«А что, в Белой Церкви телефонов нет, что ли?» — и опять диск накручивает.

Когда на том конце провода отвечают, снова снимаю трубку. И слышу ненавистный голос ненавистного Резуна.

«Капитан Резун у аппарата!»

«Привет, Резун. Это Витя…»

«А, добрый день, Витя,» — и голос Резуна становится как две капли воды похож на голос Шабельника минуту назад.

«Ну что, как служится, Резун? Не обижают на новом месте?»

«Да всё нормально, спасибо… Только знаешь, Витя?..»

«Чего?»

«Тут начальник штаба кровь портит…»

«Фамилия?»

«Подполковник Ветров.»

«Хорошо, разберёмся…»

Я отпускаю трубку на рычаг и несколько секунд тупо смотрю прямо перед собой. Это же не Витя, а какой-то вселенский паук просто!..

А Витя опять орёт из комнаты:

«Ну что, не убедил? Может, кто-нибудь покруче нужен? Подполковник Пустовалов, например?»

А подполковник Пустовалов, между прочим, не кто-нибудь, а начальник отдела кадров моего училища. Фигура серьёзная и с большими возможностями.

Но когда они с Витей начинают разговаривать по телефону, голос у него становится точно таким же угодливым, как и у двух предыдущих офицеров. И мне начинает казаться, что позвони Витя в Москву, самому Министру Обороны, и тот совершенно так же униженно залопочет в трубку, выпрашивая у Вити какое-нибудь одолжение.

Когда разговор с Пустоваловым заканчивается, опускаю трубку на рычаг, возвращаюсь в комнату, падаю в кресло. И просто не знаю, что и сказать, что и подумать.

«Ну как, — улыбается Витя, — убедил я тебя? Впечатляет?»

«Впечатляет. Только вам-то это всё зачем? Репертуар и всё такое?» — бормочу.

«Не твоё дело, Кондырев, не твоё дело. Придёт время, узнаешь. Но не бойся, ничего невозможного я у тебя не попрошу…»

И опять меня по колену похлопывает. Ласково так. Я, естественно, ногу отдёргиваю, а он хмурится:

«Для тебя сейчас, главное, Кондырев, — не сделать ошибки. Был у меня до тебя гитарист, Малинин, знаешь такого? Так он сделал. И что теперь? Довыпендривался, доошибался, да и отчислили дурака к чертям собачьим. Ах, ну почему все ребята-гитаристы обычно форменные раздолбаи… Но ты запомни, Кондырев, для тех, кто сюда приходит, обратного пути уже нет. Либо работаем — и всё нормально, либо…»

И снова к моим коленям тянется, бормочет про какие-то «губочки-лапушки».

Я оглядываюсь на Васю Мельника, тихим приручённым зайчиком просидевшего весь разговор, а он встал неторопливо, удалился себе тихонечко в соседнюю комнату и дверку аккуратненько прикрыл.

И тут меня осеняет: знаю я Малинина, учился курсом старше, когда-то вместе в госпитале лежали!

И про Витю этого он мне рассказывал, правда, так, в двух словах, без имён. Но и того, что рассказывал, было достаточно: о водиле генеральском, которого этот Витя трахал, потом ещё об одном молодом лейтенанте, которому хорошего распределения захотелось, ещё о какой-то мерзости…

Боже, какая срань!.. Я вскочил, ору, мол, да пошёл ты на х… и резво отодвигаюсь к двери. А он:

«Дурак ты, Кондырев… Иди-иди, ещё пожалеешь, но уже поздно будет… Ох, как пожалеешь…»

Я выскакиваю вон и — в училище. Иду и думаю: это что же получается? Оказывается, и Джафар ещё — не самая большая куча дерьма? Джафар тоже, конечно, козёл и урод, не подарок в общем. Но он же совсем другой, честнее как-то, что ли. Он, вроде, и драл других смертным дёром, но и себя драл точно так же, по тому же самому Уставу. Он карьеру делал честно, тупо по-армейски, через разрывание задницы «на немецкий крест», потому и майором полковничью должность занимал. Но тут же, через Витю, карьера посредством совсем других операций с задницей делалась!

Джафар как танк Т-72 ломился вверх по лестнице карьеры к следующему званию, к следующей должности, поблажек не просил, ни себе, ни другим спуску не давал. И знать не знал, дурилка картонная, что все эти звания и должности давным-давно распределены, что вся эта карьера давным-давно сделана! И даже его уставной «немецкий крест» уже никого не убеждает…

Какая срань, Боже Ты мой!

Где-то на полдороги догнал меня до смерти перепуганный Вася Мельник:

«Юра, что же ты меня так подвёл… с самим Витей подвёл… я же за тебя поручился…»

«А-а, подвёл?! — ору на него. — Что раком не стал перед педрилой твоим?! А ты-то чего у него в таком фаворе, Мельник? Что, губочки-лапушки твои ему понравились?..»

«Да послушай, Кондырев, дело тут не в этом…» — ноет Вася.

«А ты, Мельник, лучше бы не маячил тут, передо мной, а то так ряху разобью, что родной взводный не узнает!..»

Посмотрел на меня Вася с грустью, с жалостью, и говорит: