Валерий Примост - Люди Джафара

Чёртов понедельник! С самой первой недели пребывания в училище невзлюбил я этот день, день усиленной строевой подготовки. Мало того, что и так каждый день дурак-дураком печатаешь шаг на плацу и вообще везде, где только можно, так нет же, существует в неделе ещё такой день, понедельник, в который муштра достигает уровня чуть ли не физического состояния тела.

«Дивизион, равняйсь! Смирно! Первая батарея — прямо, остальные — направо! С места с песней — шагом марш!» — балдеет Джафар.

Идём строевым, старательно стираем подмётки. Воем песню о батрацких сынах. На дворе — ранняя весна. Слякоть, пронизывающий мокрый ветер. Моросит дождик.

Идём, печатая шаг. Ноги в коленях не гнём, поднимаем на сорок сантиметров, как положено. Руками машем — от промежутка в пуговицах до упора за спиной.

«Дивизион, отставить песню! Курсант Рябов, руки при отмашке надо отводить назад до упора. Пять нарядов на службу! Дивизион, благодаря курсанту Рябову — круг по плацу дополнительно!»

Шагаем, как механизмы. Грохот от шагов короткий и слитный — значит, правильно идём, спасибо гаду Джафару за науку.

«Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три! Курсант Деглюк, у вас что, колени не разгибаются? Пять нарядов на службу! Дивизион, благодаря курсанту Деглюку — круг по плацу дополнительно! Старшина, вести подсчёт дополнительных кругов!»

Топчем сапогами мокрый асфальт, разбрызгивая жидкую грязь. Лица — без выражения. Ноги и руки двигаются как заводные.

«Дивизион… кругом… марш!»

Разворачиваемся, идём в обратном направлении. «Плохо, дивизион. Круг по плацу дополнительно!.. Дивизион… кругом… марш!»

Разворачиваемся чётко, как один человек. Идём. Ни у кого не собъётся в сапоге портянка, не ослабеет на шаге нога, не закружится голова. Неположено. Мы отлиты из олова. Мы будем шагать до тех пор, пока мальчику, Хозяину, не надоест играть и он не сгребёт нас в коробку.

«Дивизион… напра-во!.. Нале-во!.. Кругом… марш!.. Песню запевай!»

«ШЁЛ. ОТРЯД. ПОБЕ. РЕГУ. ШЁЛ. ИЗДА. ЛЕКА. ШЁЛ. ПОДКРАС. НЫМЗНА. МЕНЕМ. КО. МАНДИР. ПОЛКА…» — отрывисто выплёвываем осточертевшие слова.

«Отставить песню!.. Вы что, не обедали, дивизион? Круг по плацу дополнительно!.. Дивизион, песню запе-вай!»

Орём, что есть мочи. В исступлении колотим ногами и размахиваем руками. Уже не ощущаем ни холодного ветра, ни дождевых капель на лицах.

«Левой, левой, раз-два-три! Левой, левой, раз-два-три!»

Джафар шагает сбоку от строя, неутомимо отсчитывая ритм и время от времени выкрикивая команды. Он тоже топчет плац от души. Словно втаптывая в этот мокрый асфальт всех нас, со всем нашим курсантским содержимым. Они, джафары, всегда будут нас топтать. Но к счастью, никогда не затопчут до конца. Я в это искренне верю.

«Дивизион, смирно, равнение… направо!.. Вольно… Дивизион, смирно, равнение… налево!..»

Больше ничего не слышно, кроме команд. Ничего не видно, кроме затылка курсанта спереди. И мыслей больше нет. Только одна: «Когда же это всё закончится?!»

Идём. Времени больше нет. Оно исчезло. Поэтому наша строевая подготовка будет продолжаться вечно. Ну и ладно. Нам уже всё-равно.

«Дивизион, стой! Направ-во!.. Товариш майор, — бросает Джафар Серову, командиру одиннадцатой батареи, — отведите дивизион на ужин…»

«Как, уже время ужина?» — мелькает где-то на границе сознания полупрозрачная мысль.

«…а после ужина опять на плац. Продолжим занятие…»

«Дивизион, равняйсь! Смирно! Нале-во! На приём пищи — шагом марш!» — командует Серов.

Идём…

Обычно до определённого момента всех рядовых курсантов дерут примерно одинаково. Но в конце концов в курсантской жизни начинают происходить некие события, рождающие те или иные предпочтения. Для нас с Виталиком Ведищевым первым таким событием стало наше — возмутительно скоропалительное с точки зрения товарищей Чегликова и Резуна — отбытие в отпуск.

И когда мы вернулись в училище, то сразу же почувствовали, что находимся на особом, «расстрельном» счету. Особенно я. Конечно, о Виталике Ведищеве Чегликов тоже не забывал, но основное внимание уделил мне, потому что именно меня почему-то считал зачинщиком похода в политотдел. В первую же неделю он напихал мне столько нарядов на службу, что я потом очень долго просто жил в туалете.

К счастью, вскоре у Чегликова начались крупные неприятности, из-за которых он в конце концов навсегда лишил нас своего присутствия. Только это и спасло меня от пожизненного заключения у «дючек».

А неприятности эти заключались в следующем. Каждый раз, когда майор Чегликов заступал дежурным по училищу, он словно с цепи срывался. На целые сутки он как будто становился Джафаром и начинал «бомбить» каждого третьего курсанта, попадавшегося ему на глаза. Только Чегликов не раздавал наряды на службу или сутки ареста. Он забирал у провинившихся военные билеты. Чтобы потом отдать непосредственным начальникам означенных курсантов: разберитесь, мол.

Как оказалось в последствии, в изымании военных билетов был свой глубокий материальный смысл. Ведь согласно Уставу курсант может иметь при себе только — носовой платок и расчёску в левом кармане х/б, бархотку в правом кармане брюк, военный и комсомольский билеты во внутреннем кармане; о кошельках и бумажниках в Уставе ничего не сказано, поэтому деньги курсанты обычно хранили именно в военном билете.

Короче говоря, Чегликов отбирал военные билеты и изымал оттуда деньги, а потом отдавал билеты комдивам проштрафившихся курсантов. Комдив — если, конечно он не Джафар — никогда не будет разбираться с нарушителем самолично. Он просто отдаст военный билет комбату. Тот — взводному. Взводный — своему заместителю, сержанту. Тот, в свою очередь, командиру отделения, который, собственно, уже и наказывает курсанта. Пойди-ка разбери, на каком из звеньев длинной цепочки пропали твои денежки!

Чегликов знал, что делал: за один свой наряд он мог заработать дополнительно по меньшей мере месячный лейтенантский оклад.

И его никогда бы не словили, если бы не зарвался, не украл деньги из висевшей в канцелярии шинели командира взвода старшего лейтенанта Бедака.

(Бедак — огромный грубый мужлан — потом долго насиловал выстроенную в расположении батарею, пытаясь выяснить, кто же всё-таки украл деньги. «Батар-рея, я хочу поймать вор-ра!.. Поймать вор-ра…» — рычал он дуплетом, внимательно разглядывая лица курсантов — не побледнеет ли кто? Никто не бледнел.)

Майора Чегликова каким-то образом всё же разоблачили — как обычно, кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, — потом пошли раскручивать дальше, и снежным комом покатились на свет Божий прочие его клептоманские проделки — и с военными билетами, и с отпускными деньгами для курсантов, которые он исправно получал в финчасти, но частенько «забывал» отдавать отпускникам, — и ещё какие-то злоупотребления с сухпаем на учениях…