Анатолий Новиков - Календарные дни

Главный администратор включил японский электронный калькулятор и мигом разверстал сумму. В зеленом окошке прибора выглянула запись «0,15416666…»

— Фу ты, некрасиво как с нашей стороны! — поежился, сильно волнуясь, Смаконин. — Хотя без ошибок и мир не строился, но перегнули палку. Это ведь тот самый Козюков, что в сезон более всех сена в округе накашивает да с меньших площадей и силоса с корнеплодами горы закладывает? Неделикатно мы его наказуем!

— Больнее всего сечем по весне, — усугублял руководящую вину Федор Федорович. — Все сено страхового запаса и корни реквизуем приказом для отстающих хозяйств!

Задушевный диалог районного начальства опять закружил вокруг сводки — так суживает, прицеливаясь, круги над добычей понурый гриф, — не мысля без бумаги районного и мирового существования, доверяя ей и сильно любя. Совсем не удивительно, что милый в президиумах председатель Пятаков, точно и своевременно заполнявший сводку, заготавливая меньше всех кормов, обычно числился в передовиках. А директор совхоза «Сокол» Козюков успевал лишь запасать в избытке на зиму кормов и всегда медлил с отчетностью. За это ему охотно выписывали наказания.

— Опять Козюков игнорирует сводку! — ужасался крамольным настроениям директора основной начальник по извлечению сельскохозяйственных продуктов, докладывая Смаконину ситуацию. — Из области выманивают цифры о закладке в хранилища силоса, а в «Соколе» скашивают травы, активно их вентилируют, скирдуют под крыши да еще пугают, что возьмут три укоса.

— Не дам сводку в обиду! — гневаясь и легко вписываясь в административный раж, обещал Смаконин. — И пусть Козюков помнит, что инициатива — наказуема!

И подписывался очередной приказ о публичном стреножении директора Козюкова.

Инициатива крестьянина приводила Смаконина в величайшее умственное замешательство. Ведь ответственный районщик разучился думать за долгие годы барражирования в удобных административных креслах. Умственному движению народа Николай Парамонович противопоставил административно-указующий стиль управления жизнью. Другого трудно было и ожидать от него. Ну хотя бы потому, что со школы еще любимой литературой Смаконина стала не классическая или авангардная, не специальная или художественная, — рекомендованная.

Жили, конечно, в райцентре люди, не согласные с таким методом правления и считавшие, что голова человеку дадена не только для ношения ведомственных колпаков. Смаконин занимался со строптивыми индивидуально, широко используя все виды внушения — от отеческого до административного. При этом не уставал напоминать грачевцам, что наиболее ярко человеческая индивидуальность проявляется не в смелых предложениях и рискованных проектах, а в рамках должностной инструкции. Выжидают сильнейшие — так расшифровывал Николай Парамонович известный афоризм в длинных беседах с сослуживцами.

— Товарищ Смаконин, чай заледенел, — в комнате щелкнуло, и мелодичный женский голос прервал начальника.

— Несите, Любовь Сергеевна! — очнулся от забот Смаконин и тяжело выпрямился в кресле. — Да подскажите, что на дворе — лето еще или осень настала?

Полная белокурая женщина внесла поднос.

— Стоит ли так надрываться? — упрекнула она мужчин, ловко расставляя чашки. — Вторую неделю из кабинета не выходите. А ведь грачевец не оценит по достоинству, как старшие начальники заботятся о его благополучии.

— Терпеть надо, Любовь Сергеевна! — отвечал смиренно Смаконин. — Повыше нас люди погибают над отчетностью.

Стык проводил глазами зад заботливой женщины и внезапно крякнул от бессилия — извлечение сельхозпродуктов отрицательно повлияло на его потенцию.

— Давай приказ — сей месяц удержаться по надоям! — наконец решил Смаконин. — Не удержим эти граммы — снимут с работы. Опять Козюков начнет права качать да укорять всех подряд, не понимая сложившейся в районе и республике молочной обстановки.

Смаконин прихлопнул сновавшего по сводке таракана и мечтательно произнес:

— Вот почему мне по нраву определенные отношения между людьми — сложноподчиненные, простоподчиненные, но всегда — подчиненные.

— Не дорога Козюкову честь района! — встрял Федор Федорович Стык в глубокомысленный разговор, оживляя лицо директора за дымкой сводных цифр. — Все про страну заговаривается — будто он не директор совхоза. Но страна и без него проживет, а район — нет. Как-то пытался часть семенного зерна у него забрать под концентраты свиньям, так он послал всенародно в неудобное для руководителя моего ранга место!

Но внимание Смаконина уже привлек очередной по списку руководитель хозяйства, подрубающий благополучие сводки.

— Сколько раз предлагал — стащи Петра Вениаминовича Стального с должности директора совхоза! — громко вскричал Николай Парамонович, с ужасом глядя на бесконечно малые цифры надоев. — Два дня минуло, как вкатили ему последнее предупреждение, а молоко в его стаде на треть пропало!

Смаконин постучал по бумаге, отмечая место падения руководителя. Перед глазами поплыло услужливое, сильно мятое, точно на нем собаки спали, лицо товарища Стального, в ушах послышался его вазелинный тенор, в ноздри проник запах сочного шашлыка, сформированного из мяса неучтенных хозяйственных агнцев.

— Не поторопиться бы с оргвыводами! — жарко вступился за свояка Федор Федорович, мысленно обложив его за молочный недолив. — У него по общим фекалиям самая благополучная и радостная графа в сводке! Когда столько фекалия гнали в поля?

— Брось защищать родственника! — главный администратор нахмурил сильные в намеках брови. — Наверху сейчас не за органику вздуют, а за молоко. Ладно, поставим Стального начальником пчелоконторы. С района уже четверть века никто за мед не спрашивает, будто его не было ни в Грачевке, ни в России.

— И этот крепости сдает! — сердито заметил Федор Федорович Стык, перевернув страницу и упирая тощим пальцем в первую же фамилию. — Резво показатель у Лазарева вниз запрыгал. Неужто не переварил последней директивы по молоку? А казалось, что на лету слово начальника ловит и бережно опускает в душу.

— Не виноват сильно-то Лазарев, — неожиданно для себя вступился Смаконин и не мог уже остановиться. — Корма же нема. Сами ему большой план по корнажу отвесили. А мужик ни сном ни духом, что за смесь такая. Переволновался. Зерно получил с поля влажное, силос заложил кислый, машин нужных нет. Вот и напрессовал в траншеи грязь. Скотина-то и объявила голодовку — не жрет рекомендованный областными учеными корнаж.

Федор Стык сосредоточенно углубился в сводку, за эти дни так много поведавшую ему о положении дел в хозяйствах. Бумага росла прямо на глазах районного начальства и вширь, и вглубь, и наискось, прихватывая свободное пространство служебного кабинета. За стройными колоннами цифр основной извлекатель сельхозпродукции тотчас увидел, точно живого, исполнительного Лазарева с круглыми плечами, животом и круглыми улыбками. По осени Стык баловался с ружьем на торфяных разрезах. Легавая не шла в холодную воду, и Лазарев, оставшись лишь в строгом галстуке и носках, красиво подплывал к берегу с чирком в зубах.