Александр Строганов - Стравинский

Тем временем Иван Ильич снимает халат, брюки, сорочку, протягивает Машеньке, – Пожалуйста, не в службу, а в дружбу, отнесите ко мне в кабинет. Я сегодня здесь останусь.

– Но Иван Ильич…

– Мне здесь хорошо. Очень хорошо. Я люблю. Мне выспаться надо, а на своей кушетке я ни за что не усну. Даже с релиумом. Ну, что же вы стоите? Ступайте, Мария, простите, не знаю вашего отчества… Если нам что-то понадобится, мы вас позовем. Хотя, знаете что, принесите нам по стаканчику чая с лимоном, у меня в кабинете есть лимончик, найдете в холодильнике. Окажете нам такую любезность? – И громко Петру, – Да погасите же вы свет, всех переполошили!

Шурша, возвращается ночь. Иван Ильич укладывается, натягивает на себя одеяло, улыбается сестричке, – Как в детстве. Ну же, ступайте, ступайте. У нас так принято. Ничего, ничего, привыкнете.

– Спокойной ночи, Иван Ильич.

– Мы вас ждем…

Машенька уходит спешно. Бежит как от кошмарного сна.

Иван Ильич комкает подушку, поворачивается к соседу, – Как лягушка.

– Что?

Смеется, – Подушка как лягушка… Чуковский… не встречали?

– Нет. Не помню, как он выглядит. Точнее, не знал никогда… Ленина вижу чуть не каждый день. Милостыню просит. Неподалеку от аптеки Гуркина, урожденного Михельсона. Оказывается, мы с ним одного роста… Герпес у него. Не знали? А вот, знайте, перламутровые такие пузырьки, бросается в глаза. Не скажу, что неприятно. И он, в общем, не жалкий. Ну, милостыню просит, подумаешь? что такого? Тоже дело… У нас четыре аптеки Гуркина, урожденного Михельсона, рядком стоят, и сам Гуркин, человек-аптека, отравивший до двухсот человек сухими ваннами…. Самое главное – у нас безопасно. Чувство безусловной защищенности. Предел мечтаний человечества. Апогей человечности. Чувство много желаннее любви, уверяю вас. И теплее. Вот вам мой сказ.

– На побывку?

– В отпуск. Нужно немножко отдохнуть. Там музыка в круглосуточном режиме, а здесь – тихо, благодать… Анекдот, согласитесь. Лет сорок назад сказали бы мне, что я буду уставать от звуков… А знаете, что? А ведь я не прав. Вот сейчас вспомнил. Всегда тишину любил. Слушайте, правда, я всегда любил тишину. Интересно, да?.. И чем все это закончилось?.. Старух нет вообще. Исключительно девицы и русалки. Мельники муку молят, звездочеты звезды считают.

– Я вам рад.

– И вам не хворать.

– Разбудил?

– Нет, что вы? Овечек считаю… звездочеты – звезды, а я вот – овечек. Хотя, заметьте не свинопас. Был бы свинопасом, уж нашел бы способ усмирить вашего свинку Сотейникова. Ну, куда это годится? Чуть что, сразу шасть под койку. Поговорить с ним нужно, угостить хорошенько. И кнутом и пряником… А Нижинский к вам не заглядывает? Нет, конечно. Он все по санаториям. Я там как будто в санатории. Усадебка, дом с верандой, флигелек. Военно-морской офицер один со мной пристроился, живет. Великий композитор. Велел имени не разглашать. Говорит, если очень понадобится, напой мелодию. Я бы напел, конечно, но не могу. Ухо болит. Левое. Доктор, у меня болит ухо. Пропишите что-нибудь, промывание или капельки. Капель – по желанию. Времена года – ничто… Театр, театр… Любите ли вы театр, как люблю его я?.. Помните? Или вот еще – Не верю. Вам хорошо должно быть знакомо. Для вас это «не верю» – закон и закономерность. Правильно понимаю?.. Я тоже вам рад. Очень рад. Вы и люди вашей профессии – по сути наши. Надеюсь, вы понимаете, что я подразумеваю под этим «наши»?

– Догадываюсь. Слушайте, давно хотел спросить. У вас там действительно нет черного хлеба и селедки?

Игорь Федорович беззвучно смеется, – Да что вы? Сплошь русские рестораны. Русские да уйгурские.

– Почему уйгурские?

– А то, что русские вас не смущает?.. – смеется. – Не знаю. Да и не задавался этим вопросом.

– Ходите?

– Куда?

– В рестораны.

– У нас в рестораны не ходят. У нас, как вам сказать?.. У нас в принципе всё – кладбища. И сами кладбища, и рестораны, и театры, и филармонии. Даже цирк. Кладбища как часть пейзажа. В отдельных случаях часть интерьера. Не побывав трудно представить, конечно… Найдите как-нибудь время, пропутешествуйте к нам на недельку, другую. Полезно, честное слово, благодарить будете… Черепахи, ракитник, орешник, осинки, овсянки, ослики и лошадки пони, это все соблюдено, кладбищенские собаки и совы – это как положено. То есть не сразу соображаешь, что ты – на кладбище. Я, например, долго привыкал… Рестораны, да, тоже имеются. Сколько хотите. Не только уйгурские, конечно. Встречаются и другие, пожалуйста. Итальянская, французская кухня, пожалуйста. Моцарелла, лягушачьи лапки, пожалуйста. Шампанское – рекой… Это здесь кажется, что мы всё сами придумали, изобрели, придумываем, изобретаем, электричество, термы, публичные дома, библиотеки, канализация, национальная кухня, всё такое… Фарадей, Моцарт, Леонкавалло, Равель, опера, болеро, булыжник, орудие пролетариата, не влезай – убьет, всё такое… На самом деле всё там придумано… Видите, что получается? Цитаты, цитаты. А мы Бог весть что о себе возомнили!.. Бах – отдельная история. О нем вообще не принято говорить… Можете мне не верить, но я к Ленину неприязни не испытываю. И Гуркина, урожденного Михельсона мы привечаем. Уважения, конечно, особенного нет, но привечаем. Всех терпим… Новое понимание. Иное, совсем иное. Видите ли, всё, что здесь значимо – в действительности не имеет никакого значения. Когда это понимаешь – такое облегчение! Даже не представляете… Стоит человек или прилег… случается. оступится, упадет, в грязи вываляется, покончит с собой, наконец. Почему нет? Так ведь?.. Если знаешь, что от него ничегошеньки не зависит. Выбор – чудовищная иллюзия. Такая игра, visa versa. Иногда – азартная, иногда – не очень. Игры ведь разные бывают, согласитесь… А рестораны у нас всегда пустые. В плане посетителей.

– Зачем они вам, в таком случае?

– Как же? Для официантов. Кроме посетителей есть же еще официанты, повара, швейцары. Тоже люди. Встречаются настоящие мастера. И люди неплохие… Глупость сморозил, видите, все еще страдаю старыми категориями. Не бывает плохих и хороших людей, как не бывает плохих и хороших животных. Не сердитесь. В моем сравнении нет ничего дурного. Это – правда… Официанты считают чаевые. Официанты чаевые считают, чиновники бумаги читают, чеки, приказы, положения, постановления, положения, постановления, приказы, отчеты, письма, отчеты, читают, перечитывают, официанты считают, пересчитывают… Кто-то посуду моет, кто-то стирает… Тамерлан – и то и другое… Третьего дня кит его изблевал. Мы обрадовались, думали, Иона вернулся. А это – Тамерлан… Да, да, тот самый. Хромый. Он сам удивился, когда узнал. Думал, беженец, дворник. Вот, хромота и зуд его выдали… Где его носило? Пути Господни неисповедимы. Вот Тамерлан – то моет, то стирает. Думаю, от крови хочет избавиться. Кровушки-то, было дело, много пустил… Версия – так себе, согласен. Очередная глупость. Безвкусица. Скудоумие. Но. Не нужно бояться глупости, не нужно. Я и не боюсь. И вы не бойтесь. Пусть никто не боится глупости. Глупость – своего рода грудное молоко для обездоленных. По большому счету мудрыми рождаются только собаки и лошади. Отдельные попугаи. Объяснять, обобщать, делать выводы не нужно. Все будет мимо. Всегда мимо… Слушайте, чуть не забыл, Жар-птицу поселили у меня в саду. Я же пытался представить себе, какая она. Рисовал ей перья золотые – серебряные, всё такое. А это оказалась обыкновенная марабу. Притом какая-то разновидность невзрачная, пегая какая-то. Удрученный такой вид, кажется, вот-вот зевнет или завоет… Стоит столбиком целыми днями, смотрит с укором. Не спит, не ест. Вообще у нас кушать и спать – не обязательно. Большинство без этого обходится. Если, конечно, у кого-то страсть к подобного рода удовольствиям – пожалуйста, ешь, спи, не возбраняется. Но, в целом, как-то не принято… Мельники мелят, мясники рубят… Вот мясник бычка завалил, тот встает – и снова к мяснику… Смеется. – А я резонирую. Оказывается, ваш покорный слуга – не композитор. Нынче я – музыкальный инструмент, вибрирую, резонирую, свищу, ногой в такт топаю… И был всегда музыкальным инструментом. И все мы, так называемые композиторы в действительности музыкальные инструменты… Но я и раньше догадывался, честное слово, догадывался. Даже как будто говорил однажды, не помню точно… Что-то наподобие волынки, но не волынка… А вот чайки наши много крупнее. Вообще птицы крупнее. Там их дом. Вот вы думаете, что их дом здесь?… перелеты на юг, всё такое?.. Нет. Там их дом. А здесь птицы гостят. Ну, вот как я сейчас… Или как вы, если все же соберетесь, да к нам пожалуете. Милости просим… Вы засыпайте, меня не переслушаешь… Маша ваша чаю не принесёт, не сомневайтесь. Испугана. Женское чутье… Все же мы отличаемся друг от друга. Приблизительно так же, как вы отличаетесь от того первого человека, которого Господь создавал по образу и подобию своему и как тот, кого Господь создавал по образу и подобию своему, в свою очередь, отличался от самого Господа. Если присмотреться – одно лицо, если вдуматься – пропасть между нами… Думаете, Иван Ильич, я сейчас говорю?.. Ничего подобного. Резонирую. Инструмент-с. Музыкальный инструмент. Иерихонская труба, visa versa. Закрывайте глаза. Давайте овечек считать.