Александр Строганов - Стравинский

– Не знаю. Врать не хочу. Не знаю.

– Знаете, всё-то вы знаете. Удивительный вы человек. Вот откуда вам всё известно? Не отвечайте. Не жаждете вы рая, белого города. От того и величие ваше.

– Жажду. Как все. Еще как жажду. Только сдается мне, что мой белый город у меня там, дома, если больницу можно назвать домом. А почему бы и не назвать? Последнее время я, главным образом, там и живу. И днюю и ночую.

– И вы всерьез считаете, что психушка может быть Балласом?

– А разве нет?

– Воля ваша, пусть будет два Балласа. Хитрю немного.

– Вижу.

– Но вы сами поставили меня в такое положение… Ладно уж, признаюсь. Вы со мной начистоту, и я вам отплачу той же монетой. Я знал что психушка – рай, белый город и мировая голубятня. Точнее, я знал, что вы так думаете. Только потому и решился показать вам Баллас. В противном случае вы могли бы умереть. От счастья. Как я умер, когда в первый раз оказался здесь. Чудом выжил. Выжил только потому, что еще не исполнил своего предназначения. Ангелы спасли. А вас спасти было бы некому. Я в реанимации не силен, а голуби вас не почуяли. Как-то равнодушно отнеслись, почему – не знаю. Подумаю, найду ответ – непременно скажу вам. Это важно знать… Ну, да ладно… Хорошо. Хорошо… Только пообещайте, если ваша психушка однажды провалится в тартар, сразу же приходите сюда. Ложитесь и ждите меня. Обещайте. Обещай.

– Обещаю.

26. Облака и океаны

или вот и тоже мчатся облака и океаны

голова и рукомойник мчатся мчатся мчатся мча

тот же мед и голова не пропала голова

голова и рукомойник блохи беглые собаки

сельский праздник мухи осы

вот такая пастораль

рукомойник руки мыло если цинковая ванна

лунным рыба в формалине

в формалине керосине в невесомых облаках

мчатся мимо пролетают неподвижные особы

разговоры коромысло черноглазая оса

молча молча пролетают

это лето лето лето

лето лето лето лето

духоплаванье пейзаж

мчатся белые собаки домик дворик за оконцем

мухи стало быть торговки

мчатся черные собаки мчатся Чичиков пожар

чижик-пыжик мусор сказки и зареванные письма

пролетают лето лето

мимо мимо пролетают

пролетает самовар

там под ложечкой жаровня а кузнечики прекрасны

осы стало быть торговки

мчатся мчатся мчатся мчатся

луноликие с морковкой головами вавилоны

на подносе близорукость или вот и тоже мчатся

ленты влажные от жизни

косы влажные от света косы визги и шнурки

мчатся мчатся мастерить

и петля и макраме между делом плавники

смерть и брызги на плите

были белыми не стали

вот такой апофеоз

речь приправлена укропом

голова и рукомойник блохи беглые собаки

простодушные кобылки простодырые чудес

нет чудес не счесть чудес

уж если в пляс пустились клены

в пляс и тополя и клены

крылья провалиться лето золотые петушки

ослепительных алмазов семена живой воды

нет чудес не счесть чудес

у порога у реки

не заметить не исправить мчатся мчатся мчатся мчатся

просто нет дождя и рыба

рыба бражники возница

даром кофе золотой

даром что душа дымится мчат зира и дух заморский

вот тебе и страх и трезвость

обморок удар сопрано

колесницею Привоз

Мчатся мчатся мчатся мча храп и карп и след холодный

при прощанье на плече

пригороды трубочисты облака и океаны

мчатся мчатся мчатся мча

дым возносится и мчатся

мчатся мчатся мчатся мча

не труба но каланча

истопник и саранча

Бог молчит деревья воют даром трубы золотые

мчится Атлантида остров

выплывает мчится остов

выплывает желтый остов

бывший бражник Гулливер

мчатся мел несмел и мчится мчатся мельница и мельник

сон веснушки золотые

мчатся осы солнце мальчик

был ли мальчик доигрались

был бы мальчик черепаха

пусть летит себе спокойно больше маятник не будет

цифры кончились и буквы

скачут мчатся убывают здравствуй небо океан

скачут мчатся убивают здравствуй небо океан

на серебряном подносе на крючке и океан

убывают строчки тоже мчатся вот как тают мчатся

строчки мчатся мчатся мчатся

мчатся мчатся умывальник

мчатся мальчик черепаха мчатся голова и лев

вот такие времена

27. Потолок и птицы

Высота потолков в боковской психиатрической больнице такова, что если поставить одного Стравинского на плечи другого Стравинского, а сверху – третьего Стравинского, и если третий Стравинский поднимет руку или даже обе руки, вряд ли сумеет он достичь потолка. Во всяком случае, складывается такое впечатление. Другое дело, составлять такую композицию – задача чрезвычайно сложная, и, если не кривить душой – нелепая. Думается, чтобы представить себе особенности интересующего нас объекта, достаточно сказать, что здание боковской психиатрической больницы старое, очень старое, очень-очень старое, с высоченными желтушными потолками, широченными коридорами, в связи с чем, обитатели его кажутся козявками или букашками, кому кто больше нравится. Еще одной любопытной особенностью является то, что изнутри такие дома много больше, чем снаружи. Так раньше строили. Когда? Еще одна интересная деталь. По свидетельству первых поселенцев в Бокове сначала появился сумасшедший дом, а только уже потом, сам Боков. То есть первое, что увидели первые поселенцы – довольно таки старое, если не сказать очень старое здание с обугленной трубой, золотым петушком на обугленной трубе и решетками на окнах. Так что первая мысль, которая невольно посещала первых поселенцев – а не проживал ли здесь в уединении когда-нибудь Пушкин Александр Сергеевич? Известно, что уединение приносило самому Александру Сергеевичу и всему человечеству большую пользу.

В пятницу шестого числа Стравинский Иван Ильич засиделся с бумагами допоздна, и домой решил не ходить. Так было и в среду четвертого числа, и в четверг пятого числа и вот, теперь в пятницу шестого числа. Это только так говорится «засиделся с бумагами», на самом деле Иван Ильич засиделся не с бумагами, а засиделся просто так. Вне бумаг. Нет, бумаги – истории болезни, выписки из историй болезни, записки, доклад на конференцию, еще один незаконченный доклад на конференцию, чеки, приказы, положения, постановления, положения, постановления, приказы, отчеты, письма, отчеты, отчеты, отчеты, конверты, календари, отчеты, закладки, блокноты, карточки, фотокарточки, счета, циркуляры, реестры и прочее, и прочее, как полагается во всяком подробном учреждении, щерясь и зевая, томятся здесь и там в липком свечении лунного шара под потолком. Но руки до них у Ивана Ильича не доходят. Будучи человеком волевым, Иван Ильич научился не только что не думать о них, но даже не обращать на них внимания.