Александр Строганов - Стравинский

Скажем, свечение занимает его много больше. Даже не свечение само, а шепотная нега, благодаря свечению путешествующая вдоль позвоночника, вызывая тот молочный покой, что случается только в раннем детстве, когда жалость еще неведома.

Итак, Иван Ильич сидит за рабочим столом, откинувшись на спинку стула и запрокинув голову. Руки свисают как плети, пальцы едва не касаются пола. Так в авантюрных фильмах сидят убиенные шерифы или убиенные убийцы. Многие убиенные сидят так в авантюрных фильмах.

Входит дежурный врач Сударнов. Вкрадчивый сахарный Михаил Иванович Сударнов. Его глаза навсегда и надежно спрятаны гримасой почтительной улыбки. При таком обличие Михаилу Ивановичу, а не Ивану Ильичу следовало бы проживать в сумасшедшем доме, ибо спроси любого непросвещенного человека, какова, как он думает, профессия Михаила Ивановича? В большинстве случаев последует ответ – психиатр.

Однако внешность бывает обманчивой, и, в отличие от Стравинского Сударнов – человек практический и какие-нибудь пустяки занимают его больше, чем медленная мерцающая психиатрия. Разумеется, вольнодумство Михаила Ивановича может быть прочитано исключительно его коллегами. Вышеупомянутый же непросвещенный человек, услышав его речи, не изменит мнения, ибо, что бы там не говорили, в игорном доме души остаются навсегда и посетители, и крупье, стоит только переступить порог.

Сударнова, например, интересует чай. Вот он идет к подоконнику, опускает грозный кипятильник из лезвий в матовый стакан. А вот он уже перелистывает карамельные страницы заблудившегося инородного журнала. Укладывается на кушетку, нога на ногу. Встает. Ходит, покачиваясь с носка на пятку, с пятки на носок. Совершает подскок и немного подворачивает ногу при этом. Трет ногу. Смакует сигарету, увиваясь вслед за дымом в простуженный зев форточки. Кашляет. Покрякивая, пьет пламенный чай. Снова на кушетке – пытается изобрести удобную позу. Очевидно, что молчание тяготит его, но, видя потустороннее состояние коллеги, терпит, сколько может. Стравинский действительно все это время недвижим, даже дыхания не слышно. Не всякий догадается, что перед ним живой человек.

Наконец Михаил Иванович не выдерживает, – Не спишь, Иван Ильич?.. Вижу, что не спишь… Где сегодня ночевать будешь? Здесь?..

Стравинский не шелохнется.

– Обратил внимание, ты стал часто оставаться на работе…

Стравинский не шелохнется ни в этот, ни в другой раз. Так и будет сидеть, покуда не сменит позу, о чем будет непременно сообщено.

– Обратил внимание – вчера здесь ночевал, в среду четвертого числа… Практически переехал… Практически…

Говорит – сам наблюдает неподвижность Ивана Ильича.

– Неприятности?.. Не говори. Не хочешь – не говори.

Психиатры всегда наблюдают друг за другом, и вообще всегда наблюдают.

– Ты уж меня прости, лезу не в свои дела.

Продолжает наблюдение.

– Все правильно, влез не в свои дела, потрудись прощения попросить.

Принимается ходить по кабинету, сам продолжает наблюдение.

– Вообще это у меня за правило. Сам не люблю, когда не в свои дела лезут… Недовоевали. Кто-то сказал, недовоевали. Много неловкости, согласен… Как думаешь, окончательно разучились улыбаться? Улыбаться смеяться? Искренне… Ключевое слово «искренне»… Правильно говоришь – никогда не умели… Устал? Вижу, устал. Не мудрено… Бумаги одолели? Бумаги, бумаги… Знаешь, голубчик, у меня складывается впечатление, что они стали самопроизвольно размножаться. И я нисколько не иронизирую… Когда же это было? позавчера… вчера?.. Нет, позавчера, точно, позавчера обратил внимание, просто бросилось в глаза… притом, заметь, без меня в кабинет никто не заходил, это точно… я потом поспрашивал, проверил… Ну, так вот, позавчера захожу к себе и… прямо бросилось в глаза… бумаг стало больше. Втрое – не скажу, а вдвое – точно… Измерить трудно, конечно, и по содержанию не разобрать, где там разберешь? Их столько, пакость… пропасть… Но… Наблюдение. Уже автоматизм. Я, может быть, и не хотел бы всё подряд улавливать, все эти детали, этих детей-невидимок, всех этих птичек в вентиляционных шахтах и прочее, но это уже автоматически получается… Между прочим и в птичьей среде какое-то движение, не обращал внимание?.. Я это к чему?.. Ага, вижу, а бумаг-то стало много больше… Тебе не приходило в голову, что однажды мы просто утонем в этих бумагах?.. чисто физически? Я – без тени иронии… Хотел пометить пару бумаженций, но что-то зарапортовался, забыл… Сегодня обязательно помечу… И ты пометь… Не хочешь?.. Хочешь, я у тебя помечу?.. Помнишь, в детективах волосинку прилепляют на косяк? Помнишь?.. Детективы – не твое, знаю… А я, грешным делом, люблю… Вообще, голубчик, мы с тобой вполне могли бы где-нибудь в разведке работать. В сущности, мы и есть разведчики… Никогда не хотел стать разведчиком?.. Разница невелика, не находишь?.. Я, Ваня, на пенсию хочу, до слёз хочу, но, увы… умру здесь… все здесь умрем… Я, конечно, работу нашу люблю, но не так, чтобы жить с ней… Ты – другое дело. Ты – совсем другое дело. У тебя талант. Вот, в каталепсию впадаешь. Я тебе даже завидую в какой-то степени… А эта сестричка новая хороша, не находишь?.. Как ее звать, Машенька? Машенька, да. Не случайно, все не случайно. У меня уже месяц в голове крутится Машенька, Маша, Мария, да… Знаю, что тебя локоны и амуры не волнуют, но оценить-то можешь? Чисто с эстетической точки зрения. Ты же все равно, хоть и невольно, оцениваешь, когда по улице идешь, например, и вообще… Эх, ма, была бы денег тьма. Так лежал бы себе в гамаке, почитывал Сименона… Почему-то райская жизнь у меня именно с гамаком связана. Как думаешь, в раю гамаки есть? Гамаки – это из детства. Неизгладимое впечатление. Гамаки и Генуэзская крепость. Меня в крепости вырвало. Отравился шашлыками. Позже подумалось, как будто на войне побывал… Сколько мне было? Пять? Шесть?.. Какие пять-шесть? два-три, не больше… только от груди отняли. Или не отняли? Погоди… Нет, все же отняли… А что до сестрички этой? Это же ухаживать надо, в рестораны водить. Она, Машенька эта – молодая, ей танцевать захочется, а я танцевать ненавижу, с юности терпеть не могу… Откровенно говоря, стесняюсь, голубчик. Только тебе, Ваня, говорю… Чего уж там? Стесняюсь, конечно… Понимаешь, я просто физически ощущаю нелепость танца как явления. Это же взрослые, в сущности, пожилые люди! Или без пяти минут пожилые… Да и молодые… Смешно и больно. Мотивчик же читается, мать вашу! Это как исподнее. Как бретелька от лифчика. Как гульфик!.. Голое тело приятнее. Как-то целомудреннее. Вот ведь парадокс!.. Да какой же парадокс?.. Напротив… Ямочки там разные… Но очень скоро перестает волновать. Очень скоро… Нет, пойми правильно, я моралистом никогда не был, презираю моралистов… Все же мы с тобой кое-что повидали… Нечто отрезвляющее… От глупостей застрахованы… Видишь, горжусь профессией. Таланта Бог не дал, вдохновения не дал, а все равно горжусь… Потому и горжусь, что ни таланта, ни вдохновения, а, бывало, проходишь мимо зеркала, в халате, да и без халата, беглый взгляд бросишь – фигура. Куда там?.. Я же по природе, Ванечка, стиляга. Ширину брюк мерил. Слушай, долго мерил, лет пятнадцать, наверное… Да, повидали мы с тобой. И голову в авоське, и Горгона, и всякое такое… Вот, кстати, Стасюк опять письма шлет. Долго молчал. Теперь снова пишет, слушай, «вот я – тот самый человек, который носит лишних полста килограммов. Причем с удовольствием, потому что знаю, лишние килограммы на моем теле оправдывают чью-то чужую смерть. Особенно вдохновляет то, что это может быть смерть, например, двух маленьких детей или одного подростка»… 6 6 Предоставлено для цитирования Е. И. Моденовым. Нет, когда в такт невольно покачиваешься – понятно и обоснованно. Милое дело. Тут и мелодия, и ритм. Но вот когда на круг, именно, что на всеобщее обозрение?! Это знаешь, что такое? Это же фактически акт!.. Или ты со мной не согласен?.. Вообще курилка Фрейд заслуживает. Честно говоря, я его недооценивал. Сперва восхищался, затем мы с ним как-то оба скисли, сейчас он снова набирает. Он набирает, я – волнуюсь… Нет, я за него не болею, ни в коем случае, но ты обернись, посмотри вокруг. Все как-то разом, большинство как-то прониклись… А скольких больных он посмотрел в действительности?.. Одного, двух?.. Или врут? Врут, наверное. Просто Юнг нам симпатичен. Романтик, чистая душа… Трёп, все – трёп, согласен. Но Ваня, мне скучно, голубчик… Видел фотографию, где они в бане. Настоящая русская баня. Отдыхают на завалинке после парилки. Все там – Фрейд, Юнг, Лакан… Думаю, выпивали. Судя по физиономиям, выпивали. И крепко… Думаю, монтаж. Они там все уже пожилые, а Юнг с Фрейдом поругались еще смолоду. Монтаж, как думаешь?.. Вот тебе никогда не бывает скучно, а мне скучно… Иногда страшно… Например, летучих мышей боюсь. Я здесь видел одну. Сначала подумал – кошка. А когда эта кошка вознеслась… Знаешь, они и шипят как кошки. Казалось бы два диаметрально противоположных зверя. Надо же?… Я хорошо разбираюсь в починке часов. Я очень хорошо разбираюсь в починке часов. Вот когда я занимаюсь починкой часов, мне не скучно, а так – скучно… Еще я безмерно ленив. Но лень – защитный механизм, ты же знаешь. Нельзя человека за лень осуждать. Если ребенок ленится – его ни в коем случае нельзя наказывать. Такое моё мнение. Ни в коем случае… Представляешь, у тебя сейчас родился бы маленький? Мы же совершенно не готовы. Если вдуматься, Ваня, мы вообще ни к чему не готовы. Это уже дефект, Ваня… Как-то быстро всё случилось, не находишь?.. Заболтал? Заболтал тебя?.. Конечно, ты устал, Ваня. Ты ведь раньше чем занимался? Сопоставлял, анализировал, искал закономерности… Фантазировал все время, придумывал что-то… Бывало такое придумаешь… Сам-то помнишь, каким был?.. А я помню… По части анализа равных тебе не было… и нет… что значит «не было»? Ты ведь и теперь анализируешь? Просто как-то замолчал последнее время… Это всё бумаги. Утонем, вот увидишь. Утопят целенаправленно… Кто?.. Вот интересно, чей это дьявольский план исполняется столь усердно?.. А то, что это кому-то выгодно, не вызывает сомнений… Да мы все последнее время как-то замолчали… Но не оборотились. Да?.. Не оборотились, как думаешь? Не стали мы чем-то другим, чуждым, неведомым? Овечками или волками?.. Или единорогами? Единороги подходят? Почему нет? Не зря же Юнг нам мил и светел? А Юнг в единорогах толк знал… Или жужалками? Или всё же жужалками? Вот, жужалки – действительно в точку, не находишь?.. Оборотились, Ваня. Вынужден констатировать. Оборотились в жужалок. И вскоре из нас составят рой… А с чего началось? Первоначально пропал кураж… Всё, Иван Ильич, куража нет больше!.. Да, оборотились… А, с другой стороны, чему удивляться? Мы не делаемся моложе, ты это учитывай. Этого, дорогой мой, нельзя не учитывать… Состарились, а все шелестим. Иногда губами, редко крылышками… бумагами, главным образом… Еще заметил за собой – с обычными, так называемыми здоровыми людьми, мне уже не интересно. Совсем не интересно. Так то оно, интерес в целом поубавился, но вот с так называемыми здоровыми людьми – просто швах… А сколько леса погублено? Антон Палыч то и дело талдычил, упреждал – берегите лес, берегите лес. Просто лесник какой-то, честное слово… И чем все кончилось?.. Теми же досками старика и заколотили… Сам же и заколотил. Мне кажется, он был очень жестким человеком, наш коллега. Чересчур… Видишь ли, Ваня… Нет, я, конечно, способен оценить твое молчание, и даже мысленно восхититься, но, видишь ли, Ваня, осталось-то совсем недолго. Не успеешь оглянуться, и нас с тобой заколотят в точности такими же досками. Время неумолимо. На наш век леса, конечно, хватит, еще на пару веков, и вообще я сомневаюсь, что леса когда-нибудь исчезнут, но что это будут за леса без елочек? А елочки, мне кажется, обречены. Елочки и голуби… Или я не прав?