Александр Строганов - Стравинский

– Что же здесь странного?

– Настаиваешь?.. Ну, да, ну, да. Если вдуматься, ничего странного. Да, да, ты прав. Как всегда, прав. Мы, видишь ли, склонны находить странности в том, что на самом деле является обыденным, и наоборот, не замечаем чудес, когда они буквально лезут в глаза. Всё шиворот навыворот. С другой стороны, это неплохо. Для иных небо на землю обрушилось, а для нас ночь как ночь, фонарики зажжем и дальше рыбу чистить, сети вязать. Кто – любить, а кто устал – просто так спать отправится. И очень хорошо, просто изумительно. Помнишь Марка?

– Которого из них?

– Таверна в четырех кварталах отсюда.

– Припоминаю.

– Так вот, сожгли его. Вместе с таверной.

– Слышал.

– От меня?

– Нет, еще раньше.

– Откуда?

– Не помню.

– А меня слышал? Вот когда я тебе про Марка рассказывал. И вообще слышал? Слышал меня, слушал? А я много говорил. Сам от себя не ожидал. Я вообще-то не из болтливых, а тебя увидел, разволновался, затараторил. Практически всё выложил. Сомнениями поделился. Сомнениями, опасениями. Вопросы разные задавал. В том числе жизненно важные, главные вопросы. Ждал твоего слова. Волновался. Соскучился. И в твое отсутствие часто с тобой разговаривал. Когда трудность какая непреодолимая, недомогание или недопонимание – сразу к тебе. Представлял, что ты рядом. Как прежде. Будто сидим на корточках, смрадом дышим, о будущем мечтаем. А то, бывало, запоём. Жутко и хорошо. Тем и успокаивался. Тут ты, откуда ни возьмись. Как водится, разволновался. Думаю, теперь-то уж всё расскажу, поделюсь. Думаю, наговоримся наконец. Хотя я – не из болтливых. Да ты и сам знаешь. Слова и мысли наперегонки, сердце зашлось, руки холодные. Накопилось за столько лет-то. А ты молчишь. Да разве в такой ситуации можно молчать, Иона? Старинный приятель, как-никак, больше чем приятель, смею надеяться, напарник по чреву. А ты молчишь. Ты почему молчишь, Иона?

– Устал.

– Что это значит? Почему ты говоришь со мной загадками?

– Никаких загадок. Устал и всё.

– Меня не слышал, не слушал?

– Дремал, извини.

– Вот как?

– Устал что-то, задремал.

– Хорошо, если так. Если так дело обстоит – хорошо. Очень хорошо, если так. А у меня уже всякие мысли. Неприятные мысли, тревожные. Я, Иона, с годами тревожным стал. По причине постоянного ожидания мелких и менее мелких неприятностей люди тревожными становятся. Наливаются тревогой, даже с лица меняются. Бурыми пятнами покрываются или рябью как на вафельном полотенце. Мне тоже все время спать хочется. Времена такие. Неспокойные времена. Говорят, небо на землю падает. Не слышал ничего такого? Что-то не верится. Я специально ходил, смотрел, изучал. Другие ходили, не только я. Наблюдали подолгу. Ничего особенного. Небо как небо. На основании чего такие выводы? С другой стороны, мы к чудесам приучены – могли и не заметить. Ничего об этом не знаешь?

– О чем?

– О том, что небо валится?

– Нет.

– Вот и я не верю. Болтают, болтают, целыми днями болтают. Тем только и заняты, что болтают. Ну, и я, разумеется, вместе с народом. Я всегда с народом. Я, Иона – не лучше других. Не возвышаюсь. И в мыслях нет. Но глобальным видением, чего скрывать, маленько награжден. Случается, даже заболеваю. За все человечество страдаю. Мысли о государстве посещают. Как-то внезапно накрывает. Будто прозрение. Тягостное. Потом отпускает. Я тебе так скажу – всё в упадок приходит. И это не домыслы. Я свидетельствую. Безобразничаем. Членовредительство, блуд. Чревоугодничаем, излишествуем, деградируем, вымираем. Конец Света скоро. А, вот, скажи, Иона, по старой дружбе, что там о Конце Света слышно?

Иона молчит. Закрывает глаза. Спать? снова спать будет?

Филиппа осеняет – да он же недослышит, Иона недослышит. Потому и молчит и спит на ходу. И как это он, Филипп, раньше не догадался?

Филипп кричит что есть сил, как обыкновенно кричат на пожаре, – Иона! Иона!

Иона вздрагивает. – Что случилось!

– Иона, ты меня слышишь?

– Что случилось?

– Иона, ты слышишь меня?

– Ты чего орешь? Я хорошо слышу тебя.

– Мне показалось – ты глухой. Молчишь, то и дело засыпаешь. Стесняешься, стараешься скрыть. Все приметы налицо. Глухие себя стесняются. Вот я и подумал, а вдруг?

– Все в порядке. Бог милостив.

– Слава Богу.

– Иона, скажи, о Конце Света ничего не слышно?

– Все в порядке. Бог милостив.

– Слава Богу.

– Слава Богу.

– Слава Богу.

– Слава Богу! – сипит спросонья Пума. Проснулся. От такого крика кто угодно проснется. Паровоз проснется от такого крика. Крик у Филиппа – что твой гудок паровоза. Паровозы, известно, по гудку просыпаются.

– Слава Богу! – сипит, проснувшись, Пума.

– Слава Богу! – отвлекшись от окна, вторит Пуме Ваал. – Приветствую тебя Иона! Какими ветрами? – Направляется к столику, усаживается, принимается за вино. Пьет маленькими глотками, скорее мочит губы, нежели пьет. – Наблюдаю дождь. Впереди закат. Дождь на закате – особое зрелище. Для знатоков и пророков. Рекомендую, Иона.

– Непременно, Ваал, – отзывается Иона.

– Потеснюсь у окна, если пожелаешь.

– Благодарю, Ваал, – отвечает Иона.

Пума, сморщившись, выпивает, шумно шарит по карманам, по-видимому, намереваясь закурить.

– Пума проснулся, оболтус Пума, – говорит Ионе Филипп. – Теперь клянчить начнет.

– Не знаю, не уверен, что проснулся. Выпить я и во сне могу, не составит труда, – бормочет Пума. – И все же проснулся. Скорее проснулся, нежели продолжаю спать. Курить хочется. Курить во сне не умею. Был табачок, нет табачку. А ведь табачок-то был, как сейчас помню. Знатный был табачок.

– Не было, и не придумывай, – отсекает Филипп.

– Зачем живу? – сокрушается Пума.

– Подал бы Пуме табачку-то, – заступается за товарища Ваал. – Уж я заплачу. Пума, когда выпьет, чаще всего закуривает. Так что уж будь добр, Филипп, угости его сигареткой. За мой счет, разумеется. От тебя в голодный май и маковой росинки не дождешься. А ты угости.

– Ваал вернулся из дальних странствий, – говорит Филипп Ионе. – Теперь бредить будет. Уже бредит. В голове не укладывается, откуда у странника деньги? Сыплется, сыплется манна небесная. Кто-то работает, и с хлеба на квас, перебивается, а кто-то странствует, да жирует, что твой тюлень. Где справедливость? И чего прикажешь ждать в обозримом и необозримом? Какая-то хроматическая гамма получается, честное слово.

– Я все слышу, Филипп, имей в виду. Дабы потом не вздумал на попятную. Какие странствия? Рассчитываешь на мое своеобычие? представить чудаком и осудить? Не выйдет. Дождь все наблюдают, не я один, – возражает Ваал. – Здесь тебе меня не ухватить. Кроме того все слышу и запоминаю по мере сил. Всегда. И нисколько не осуждаю. И, в известной степени, признателен. Обильная пища для размышлений. И об отсутствующих не забываю. Не осуждаю и рассчитываю таковым остаться в ответ. Невзирая на Конец Света, что остался далеко позади, если окинуть и сопоставить. Раз уж речь зашла о государстве и Конце Света.