Иван Алексеев - Херувим четырёхликий

— А теперь скажите мне, товарищи, прав я был, когда требовал от жены денег? Что скажешь, Георгий? И ты, Володя? Олег?

Георгий и Вова сказали, что Канцев прав.

Поживший на свете Олег ответил уклончиво:

— Я не знаю, как бы поступил на твоём месте. С одной стороны, твоя правда. С другой, твою жену тоже можно понять. Она уже не молода. Устроила жизнь, как может. Вашу квартиру давно посчитала своей, потому что в ней живёт. А к своему дому женщины прирастают. Нашу общую игру с так называемой собственностью я вообще не признаю — чёртов крючок, на который всех подцепили юристы.

— Ты помирись со своими женщинами, — добавил Олег, когда они поднялись и пошли работать. — Время прошло. Все поостыли. Расскажи им, что болеешь. Пожалей их. И они тебя пожалеют, не бросят в беде. Помирись, Фёдор, полегчает!

— Ни за что, — отрезал Канцев. — Тебе, Олег, меня не понять. Так, как меня, тебя не обижали.

Сколько бы раз не убеждал себя Канцев в собственной правоте и невозможности простить жену, вслух желавшую ему смерти, а всё равно её было жалко. Она была неиспорченной, чистой женщиной, когда он её взял, довольно грубо в первый раз, а потом привязал к себе. Лучше и нежнее её у него не было. Иначе он бы не женился, не родил с ней дочерей и не помнил бы до сих пор, как они ладили поначалу.

Фёдор мужественно прогнал готовые нахлынуть воспоминания, сумел вернуться к радостному созерцанию своего жилья, но уже не собирался занять руки работой, требующей полного сосредоточения и выверенных движений. Он решил ограничиться напряжением мозговых извилин, посвятив вечер другому своему увлечению, по которому соскучился за время болезни.

Канцев включил ноутбук и во всемирной паутине, сотканной неведомым пауком, задал поиск «Концепции общественной безопасности».

Болезнь выгнала из него злость к представителям анонимных авторов концепции устойчивого общественного развития, с которыми он был заочно знаком по выкладываемым в Интернет видеолекциям. История этого знакомства была долгой, начиналась восторженно и благодарно, прошла много стадий и чуть не завершилась стойкой неприязнью Фёдора к умникам, смотрящим на человеческий род свысока.

Обрушившаяся на Фёдора свобода заниматься тем, чем хочется, без соглядатаев и причётчиков, поначалу накрыла его волной излишней самоуверенности. В сбитом жиром и мышцами теле поселилась юношеская лёгкость; способность вершить большие дела не подвергалась сомнениям; внутренний мотор раскручивал желание бежать быстрее и дальше, покоряя пространства, которое сдерживалось до поры лихорадкой затворничества над самоделками. Пока был спрос на модели и шли деньги, дававшие мнимую свободу, надо было работать, не покладая рук и не различая времени суток. С точки зрения практических результатов, бег на месте в виде затворничества был эффективен, но сушил мозг. Работая, Фёдор мог думать сам с собой, но не говорить. А хотелось говорить. Или слушать. А если слушать, то людей умных, смотрящих далеко и заряженных на большие свершения.

Так Фёдор открыл для себя мир Интернет-лекций, похожий на поразивший его в детстве разноголосый базар с гадалками, пугавшими не слушавшую их бабушку страшными карами, с ворами, пойманными за руку, и проходимцами, норовящими всучить вместо добра барахло.

Бабушка любила базар и умела выбрать на нём настоящий товар. Её внуку понравился базар виртуальный, на котором, как он считал, найдёт нужные ему ключи разумения, сокрытые могучим информационным шумом.

Первым его открытием были лекции назвавшегося профессором Жданова.

Профессор учил восстанавливать зрение, тренируя мышцы глаз. Специалист-оптик, кандидат физико-математических наук, он оседлал конька, в котором был силён, — метафизическое представление о работе оптической биосистемы.

Канцеву было понятно, что это только один из возможных взглядов на проблему ухудшения зрения, не отвечающий на все вопросы. Но ведь каждый честный взгляд важен. Один пропустишь, и не будет необходимого разнообразия. А проповеди Жданова был яркие, понятные с технической точки зрения, и человечные. Гимнастика, которую делал этот не очень спортивный человек вместе со всеми, «Школьный вальс», который он запевал для настройки аудитории на общую добрую волну — неудивительно, что женщины-слушательницы вращали за ним глазами и сводили их в точку на гимнастике, а потом старательно подпевали. Даже Фёдор Викторович, косящий одним глазом на экран компьютера, не выдерживал и мурлыкал, замирая над самолётиком:

Но почему у Канцева проскочило словечко «проповеди»?

Лекции и беседы, заочным свидетелем которых он был, правильнее было назвать антипроповедями. Потому что пожилая гвардия аналитиков и правдолюбцев не пропагандировала и не агитировала, она предлагала поговорить о жизни, звала слушателей к любви и справедливости, отрицала хитро навязываемую традиционными проповедниками ценность — иметь деньги и маскируемую ими цель — иметь много денег.

Пророки, проповедники, учителя и жрецы — всё это не точно, не про них.

Если они учителя, то только в силу возраста и профессиональной привычки излагать материал.

Если они жрецы, то только в силу желания поделиться жизненным опытом и склонности к жизнеречению.

И Жданова, и других интересных ему просветителей — от авторов книг Внутреннего предиктора СССР до засветившихся на дисплейном глазу Петрова, Зазнобина и Ефимова — Фёдор звал про себя «технарями». Сам технарь, он считал совершенно естественным стремление других «технарей» проанализировать причины кризиса цивилизации, выбравшей технологический путь развития. Кто, кроме них, привыкших анализировать разнообразные данные, не останавливаясь перед их недостаточностью, противоречивостью или избыточностью, мог разложить ход времён, чтобы увидеть закономерности и ошибки, причины и следствия, и синтезировать возможное решение?

При этом никто не обещал, что предлагаемое решение безошибочно. Тут Канцев видел принципиальное отличие «технарей» и «гуманитариев». Представляя развитие в виде ветвящегося дерева возможностей, первые видят все возможные исходы на каждом шаге, интуитивно зная, что среди них есть правильный. Вторые безосновательно надеются, что уже находятся на истинном пути. Первые не боятся ошибиться, зная по собственному опыту, сколько раз приходиться перерешать задачу, чтобы получить понятный ответ, или переделать устройство, чтобы оно заработало. И не боятся отступать обратно, хоть до исходных позиций, когда ничего не получается. Вторые страшатся оглянуться и если не могут нащупать впереди твёрдой почвы, предпочитают оставаться на месте.