Иван Алексеев - Херувим четырёхликий

Фёдор Викторович вспомнил, как с подачи Жданова стал обливаться по утрам холодной водой, а потом отказался от алкоголя. На него подействовала образная профессорская речь с изложением механизма склеивания ободранных спиртом эритроцитов, закупорки склейками узких сосудов, питающих клетки головного мозга, и утренней жажды, требующей побыстрее вымыть из организма погибшие нейроны. Но зацепила апелляция к силе воли: слабо отказаться от пагубной привычки или нет? Канцев не мог не принять вызов. Впрочем, трезвеннической приверженности хватило ему года на полтора. Иногда он должен был приводить к себе женщин. Хотя бы для того, чтобы помочь прибраться в квартире. Но уговорить женщину без алкоголя неожиданно оказалось практически невыполнимой задачей. Так что пришлось Фёдору сдаться и отступить на позицию умеренно выпивающих, что всё равно было лучше пьянства после развода, от которого он избавился с помощью Жданова, как бы того не хаяли в сети.

Сетевые приколы Фёдор не одобрял.

Выпячивать чужие ошибки и посмеиваться над явными чудачествами и ляпами, ловко закрывая этим самые полезные идеи, — вообще беспроигрышная позиция, позволяющая любому хитрецу прослыть за умного. Вот только сделать что-то новое и полезное на этой позиции получается плохо. Над чужим поглумиться легко — своё создать трудно.

Канцеву у правдолюбов тоже не всё нравилось, но то, что не принимала его душа, вызывало в нём досадную неловкость, как будто в этом была и его вина, как будто он мог помочь людям, а не помог, и теперь должен вместе с ними разделить досаду и боль от кликуш-пересмешников, искателей ошибок, не желающих понимать, что не ошибаются только бездельники и имитаторы творчества.

Тем более неожиданной для Фёдора оказалась случившаяся в нём перемена от доверительности, понимания и благодарности умным людям, раскапывающим спрятанную информацию и помогающим её понять, — к злости на них за то же самое и недоверию всему человеческому роду без исключения.

Наверное, в нём долго копилось нечто, отражавшееся в его редких снах чёрным дымом. Три события, наложившиеся одно на другое, поспособствовали черноте прорваться.

Первое родил пьяный Жемченко на новогоднем банкете. Показал себя хозяином. Кто он был, когда начинал? И что сделал сам?

Первая жена помогла Жемченко выкупить паи бывших колхозников.

Брат, отставник-кэгэбэшник, организовал лицензии и разрешения.

Канцев продумал схему производства изделий из стеклопластика и нашёл крупных заказчиков в городе.

Где был Жемченко, когда Канцев добыл по сходной цене основной станок и вёз его с приключениями через полстраны? Всё, что требовалось от так называемого хозяина, пока Канцева не было, — завершить строительство крыши цеха, а над воротами оставить проём в стене, чтобы завезти станок на машине.

Так он и этого не сумел. Про проём забыл, а крышу отложил, уволив строителей за непослушание и жадность.

Поэтому вместо того, чтобы заехать со станком прямо в цех, водрузить его на готовый фундамент и разбежаться, пришлось уставшему и пропахшему потом Канцеву два полных выходных дня от зари до зари мучиться с системой катков и лебёдок и платить из своего кармана помощникам, тянувшим сгруженную на землю тяжеленную железяку до места. И одновременно сооружать временный навес, чтобы не загубить оборудование под разверзшимися, как положено по сезону, небесами.

Ничего этого Жемченко не видел, сказавшись больным. И даже деньги потом вернул не полностью — учёл лишние, как он сказал, траты.

Где же теперь все помощники Жемченко? С кем он остался?

От жены ушёл к любовнице, славной гладким телом и куриными мозгами.

Обеспечившего безопасность брата выгнал.

С наладившей бухгалтерию дочерью разругался из-за денег.

Рабочие для него как скот. Задыхаются в пыли, болеют? Так они знали, на что подписывались.

Канцев тоже дождался благодарности.

Поднял его Жемченко из-за праздничного стола и сказал: «Вот моя верная рука! Был у меня исполнительным директором, был финансовым директором. Но чувствую, не нравлюсь я ему! Два раза он меня бросал. И что же? Оба раза возвращался! Потому что со мной хорошо! Без меня — плохо. Вот, Фёдор Викторович, получи за верную службу. Лучший кусок!»

Хозяин расковырял рукой блюдо с мясом и бросил кусок в тарелку Канцева. Как собаке. При всех. Пришлось Фёдору Викторовичу увольняться от Жемченко третий раз и окончательно.

А тут Алёна и вынужденная разборка с бывшей супругой, где вместо быстрого и удобного всем сторонам решения получилась долгая оскорбительная морока, в которой Фёдора почти представили выжигой, тянущим деньги с бедной женщины. Последние разговоры на эту темы были так ему неприятны, что, придя домой, он залезал под горячий душ, чтобы успокоиться, и яростно тёр себя мочалкой, с болью стирая прилипшие к телу оскорбления.

Третьим событием стала дурацкая стычка на зимней тропинке с залившим зенки животным, не различающим человека. Сбитый с тропинки, набравший в сапоги снега Канцев впал в ярость, сам уподобившись зверю. Что за подвиг был свалить посягнувшего на него верзилу с ног, заломить ему руку болевым приёмом, заставить скулить и обратить в бегство, если, отдышавшись, Канцев с ног до головы оказался словно уделан зловонным смрадом, от которого отмывался с ещё большей душевной яростью, весь вечер и всем, что попадалось под руку?

И это люди? Как и за что их можно любить?

Поднявшаяся чёрная злоба чуть не зачеркнула все его многолетние усилия усовершенствовать себя в лучшую сторону.

Многократно обманутый, он решил, что его снова обманули.

Все основания доказать это себе были давно готовы и выложены в том же Интернете. Не воспринятая когда-то, показавшаяся несерьёзной критика вспомнилась, как только что прочитанная и дельная.

Жданову от Канцева досталось меньше. Зазнобину с Ефимовым — больше. Это больше-меньше объяснялось привычкой Фёдора Викторовича соотносить людей, с которыми ему нравилось общаться заочно, с теми, кого он знал очно. От этого устанавливалась особая доверительность и душевное расположение к заочному собеседнику.

Жданова он полагал похожим на Сашу Рылова, с которым делил комнату в общежитии, пока не женился. Они сходились не только комплекцией, видимой медлительностью, зачёсанным на одну и ту же сторону пробором и открытым взглядом с долей то ли растерянности, то ли вечного ожидания чуда, но и скупой мимикой, и деликатностью поведения, и правильной речью, способной вдруг прорваться фонтаном правдоискательства, замешанном на благоглупостях.

Сашка походил на ребёнка, который хотел всё знать и тянулся за старшими, у которых мог чему-то научиться. А Канцев был одним из тех, за кем Сашка тянулся.