Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Господин защитник, видимо, не в курсе, что закон позволяет судить заочно, — язвительно обронила Постила.

Потап Степанович почесал в затылке.

— Вы что скажете? — спросил он Кудакина.

— Так-то оно так, да только наш обвиняемый от правосудия не уклоняется, вот он, сидит рядом со мной. Но его, так сказать, не существует в природе.

— Я действительно не тот, за кого меня принимают, — сомнамбулически вымолвил Низговоров. — И фамилия у меня другая.

— Не дождетесь! — процедила сквозь зубы Постила.

В зале поднялся шум. Потап Степанович растерянно перебегал глазами от одного к другому, трясущейся рукой придерживая челюсть.

Выручил Павлыч.

— Баню-то хоть помнишь? — по-свойски обратился он к Низговорову. — Там еще узкоглазая была. На открытке.

Низговоров молчал.

Маргарита Разумовна не сдержалась и возмущенно спросила, кто дал завхозу право допрашивать советника губернатора, да еще в таком грубом тоне? Павлыч на ее протесты и ухом не повел, а Потап Степанович не без иронии заметил, что готов предоставить такое право каждому из присутствующих, в том числе самой Маргарите Разумовне. И веско уточнил, что Тимофей Павлович теперь не завхоз, а комендант города.

Бабулян вытянул шею и заморгал.

— Впервые об этом слышу! — сказал он. — Кто же будет на хозяйстве в башне? Так сразу я его отпустить не могу, хозяйство большое…

— Вы и будете, — остро ответил губернатор. — Привыкайте сами работать, без помощников. А то, понимаете, нет скрепок — и спросить не с кого, все кивают друг на друга. Слишком хорошо живем!

— Чего-то тебе не хватило! — фамильярно бросил Бабуляну Кудакин.

— Понятно, чего, — сказал удрученный Аршак Манвелович, но дальше углубляться в тему не стал.

Павлыч тем временем настойчиво повторил вопрос.

— Помню, — вымолвил Низговоров.

— Значит, это он. Можно продолжать, — сказал Павлыч. Подошел к губернатору, что-то пошептал на ухо, положил перед ним бумагу.

— Это вопросы? — не слишком уверенно спросил его Потап Степанович. — Нужно их зачитать? Ладно. Что вы, подсудимый, имели в виду, говоря: «Вы… вые…»… Не могу разобрать.

— Слово такое есть, — подсказал Павлыч. — Нехорошее, я сам его не употребляю. За одно это слово сажать нужно.

— «Вые-бем б… лядь… эту… стра-ну», — промямлил несчастный Потап Степанович. И поднял строгий взгляд на Низговорова: — Что вы имели в виду?

— Я не помню, — сказал Низговоров. — Наверное, настроение было такое.

— Так прямо и говори: вся жизнь — говно, все бабы — бляди, а солнце — ебаный фонарь, — подсказал Павлыч. — После цитировать будут. Нобеля дадут.

— Но это же не я, это вы сказали!

— Народ, — скромно уточнил Павлыч и вздохнул с сожалением. — Такое только народу под силу…

Асмолевский затрясся в мелком беззвучном смехе, усердно записывая. Маргарита Разумовна решительно поднялась, хотела что-то еще сказать губернатору, но махнула рукой и пошла к выходу.

— Не уходите далеко, к вам будут вопросы, — крикнула ей вдогонку Постила.

— Все, что я говорил тогда, было продиктовано ненавистью к себе, — вымолвил, собравшись с мыслями, Низговоров. — Я отождествлял себя с Россией. Хотел внутреннего переворота. Мне казалось, что все мы нуждаемся в освобождении, в другой динамике жизни, в ускорении обмена веществ… Что русский человек должен измениться, стать более деятельным и раскованным. Вероятно, это было ошибкой.

— Вероятно, — подтвердил Потап Степанович не без сарказма.

— Может, и это я нарисовал? — продолжил допрос Павлыч.

У него в руке, как у циркача, вдруг ниоткуда возник лист бумаги со схемой: буквы «Я», «М», «В» и «Щ» в кружочках. Низговоров набрасывал ее, когда пытался отыскать по заданию губернатора свидетелей событий на площади. От «Я» к «М» и «В» тянулись вожжи, причем «В» было перечеркнуто наискосок, а на «М» стоял жирный крест.

— Это украли с моего рабочего стола, — сказал Низговоров.

— Какая грязь! — крикнула Маргарита Разумовна от двери. На минуту она допустила, что «М» могло значить «Маргарита», и задержалась, взывая полными слез глазами к Потапу Степановичу. Но тот весь углубился в расшифровку лежащей перед ним шпаргалки и монотонно зачитывал вопросы, составленные Павлычем:

— Кто такая «М», на которой вы поставили крест? Что этот крест означает?

— Она? — спросил Павлыч, с изяществом фокусника извлекая на свет еще одну бумагу.

На этот раз был явлен измятый телеграфный бланк — тот самый, на котором Низговоров, отогреваясь после проруби на почте, пытался написать письмо Маранте и машинально набросал единственный удавшийся ему ее портрет. Бланк, в испуге скомканный тогда самим Низговоровым при внезапном появлении Павлыча и выброшенный, должно быть, в корзину, а то и просто оставленный на залитом чернилами столе. Низговоров сразу о нем забыл. А вот Павлыч, оказывается, его приметил и счел нужным прибрать.

Сидевшие на передних рядах завороженно всматривались в рисунок. Некоторые повскакивали с мест, чтобы увидеть поближе. Возле Павлыча образовалась давка. Маргарита Разумовна забыла на время свое желание покинуть зал и через головы тянула шею, не в силах оторвать взгляд. Маранта была как живая. Даже тем, кто никогда не видел этой девушки, кто смеялся над бредовыми слухами о ней, ее лицо на портрете казалось давно знакомым и родным.

Павлыч по складам прочел:

«Нельзя безнаказанно опустошать человеческое сердце, Если в нем еще течет поток горячей крови, Потому что выжженное сердце — такая же вечная потеря, Как спаленный в огне герой».

— Дом-то спалили, — тут же сам и напомнил.

— И следы замели! — крикнула из зала Кокурина, перекрывая своей луженой глоткой другие голоса. — Губернатора опоили отравой, Низговоров остался за старшего и приказал засыпать площадку! Все это подтвердят.

— Огонь и крест! — бормотала Нина Мордуховна, закатывая глаза. — То же самое было на плакате: распятый в огне… Только теперь я начинаю понимать!

— Правильно! — заметил Павлыч, опасливо косясь на ее крючковатый нос. Он, похоже, никак не ожидал поддержки с этой стороны. — И кровь невинной отроковицы притом… Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй мя! Здесь сатанинские знаки, — начал он пояснять ошалевшему от криков и неразберихи губернатору, водя по рисунку коротким толстым пальцем. — Сложная система. У меня есть знающие ребята, они этим займутся.

— А вы-то! — крикнула ему в запальчивости Маргарита Разумовна. — Вы же были с ним рядом! Вы-то почему не попытались его остановить, образумить?

— Подсудимый на замечания не реагировал, — казенно отрапортовал Павлыч, отводя глаза.

— Понятно, — сказал Потап Степанович. — Объявляется перерыв!