Сергей Яковлев - Советник на зиму

Между тем беспокойство и страх старика росли. Беззубый рот его приоткрылся, но не издал ни звука.

«Хватит слюни пускать!» — грозно прикрикнула неведомая режиссерша.

«Потап Степанович, родной, мы же с вами договаривались! — умолял, чуть не плача, голос Маргариты Разумовны. — Ну скажите вы им! Ну моргните, если сказать не можете! Вы ведь не хотите больше быть губернатором и готовы назвать преемника, правда же?»

Потап Степанович посмотрел вправо от себя, туда, где должна была сидеть Маргарита Разумовна. Потом опасливо скосил глаза влево. Лицо его переменилось и дрогнуло. После этого он неподвижно уставился в камеру и слегка прикрыл веки.

«Вот и хорошо, умничка, — сказал голос Маргариты Разумовны. — И кто будет вашим преемником? Валя Асмолевский, да? Кому же еще быть! Больше некому. Асмолевский? Моргните нам, Потап Степанович!»

Старик больше не озирался, словно вокруг него никого не осталось, лишь устало прикрыл глаза и пошевелил губами.

«Вы что-то хотите добавить, Потап Степанович? Что-то сказать хорошее о Валентине Аркадьевиче?»

«Натол!» — прошелестел старик.

«Да, да, мы поняли! Валя Асмолевский, Валентин Аркадьевич, будет губернатором! Хорошим губернатором!»

Потап Степанович с трудом приподнял голову, желая, видимо, приблизиться к камере с микрофоном — и вдруг отчетливо пролаял:

«Ни-га-во-рав — натол!»

Экран тотчас померк, по нему понеслись рваные полосы.

Низговоров продолжал завороженно глядеть в окно.

Не прошло и пяти минут, как технические неполадки кончились, и на всеобщее обозрение явилось тяжелое густо напудренное и нарумяненное лицо Софьи Ивановны Шмыг в круглых очках-линзах, обрамленное пышным седым париком. Стало понятно, что это она режиссировала и подавала команды. Хрипло прокашлявшись, сказала:

«Только что мы с вами слышали, как старый пер… Старейшина. Наш патриарх. Как он назвал имя преемника. Нет сомнения, что этот выбор поддержат все молодые, сильные, здоровые душой и телом. Все, у кого под исподом бьется предпринимательская пружинка. Кто не держит камень за пазухой и фигу в кармане. Сегодня Валентин Аркадьевич Асмолевский в нашей студии. Как настроение, Валентин Аркадьевич?»

«Разумеется, я доволен. Доволен решением губернатора: это с его стороны мужественный и ответственный поступок. Последнее слово, конечно, останется за избирателями, но желание Потапа Степановича значит очень много: оно обеспечивает столь необходимую нам политическую преемственность. Доволен изменениями, происшедшими на телевидении. Впервые могу говорить открыто и по-деловому, потому что вижу в журналисте союзника, а не оппонента».

«Да уж, кое-кто отхрюкался. Я, правда, пока начинающий журналист, но я человек из вашей команды и не собираюсь это скрывать. Сегодня побеждает тот, кто связал свою судьбу с вами. Вы триумфатор. Но что будет дальше, Валентин Аркадьевич? Не потеряем ли разбег, как уже было в декабре? Тогда ведь тоже казалось, что победа у нас в руках. А тут на голову свалился Низговоров. Неужели уступите кудряшовскому быдлу и согласитесь избираться? Ведь они придут, хрюкалы такие, и выберут черт-те кого! Им только дай волю. Кому эти выборы нужны?»

«Вы рассуждаете по-народному здраво. Уверен, так думают почти все, за исключением нескольких кликуш. Я уже замучился объяснять вашей предшественнице: совсем не важно, будет у людей возможность голосовать или нет. Выборы — не самоцель. Кто говорит вам: „Голосуйте, все зависит от вашего выбора“ — тот, мягко выражаясь, водит вас за нос. Боюсь, рано или поздно демократические институты, проводимые в жизнь слишком прямолинейно, уничтожат свободу и цивилизацию. Либерализм стоит на трех китах: жизнь, свобода, собственность. Это то, что на самом деле дорого каждому. Ничто из этого вы не сможете отстоять путем голосования. Для либерала не имеет значения, какое на дворе правительство. Лично я вместе с народом предпочел бы монархию. Николай Второй, например, увлекался фотографией. Княжна Ольга рисовала акварели, была художницей…»

«Надеюсь, не от слова „худо“, как наш башенный изверг?! Не к ночи будь помянут…»

«Нет, конечно. Так вот, подданные не бросались наперебой брать уроки фотографии или, там, живописи. Большинство об увлечениях царствующих особ даже не подозревало. А все почему? Потому что Романовых не переизбирали каждые четыре года. У них не было задачи доказать свою близость к народу, и руки у них были развязаны. Государя окружала элита, которой тоже не приходилось подтверждать свое право на власть, оно принадлежало ей по крови… Но это не значит, что идею выборов надо немедленно похоронить. Они прописаны в городском уложении, которому я как законопослушный гражданин обязан следовать. К тому же сегодня нет царя, не сформирован правящий класс. Современный мир несовершенен, полон условностей и заселен фетишами, и мы вынуждены пользоваться его несовершенными средствами. Говорят, политика — искусство возможного. Я бы сказал иначе: политика — это искусство должного. И если реальные условия не дают людям сделать правильный выбор, то мы должны создать иную реальность, некую сверхреальность в их головах…»

«Ох, мудрите вы! Когда имеешь дело с нашими хрюкалами, хочется просто взять в руки палку».

«Хочется. Но я привык себя сдерживать».

На этом интервью закончилось, экран потух, и темные кучки людей на площади начали потихоньку рассасываться.

Судя по болезненной мимике Низговорова во время интервью и задумчивому виду после, в его слабую голову клещом вцепилась фраза о другой реальности. Несчастный вполне мог решить, что таковая уже создана и весь город, в том числе он сам, существует в инобытии. Низговоров как будто силился опровергнуть услышанное, что-то ему противопоставить — и не мог.

С тех пор Потап Степанович на экране не появлялся, а с Асмолевским каждый вечер беседовала зловещая Софья Ивановна. Она быстро набиралась профессионализма, вопросы становились все острее. Однажды, вернувшись к теме выборов, спросила напрямую: что, если выберут Низговорова?

«Низговорова не выберут, — обиженно возразил Асмолевский. — Во-первых, он преступник и сидит под замком. При нем наш город обанкротился, казна перекочевала на его личные счета за границей. Во-вторых, он успел всем намозолить глаза. Оскорблял нравственное чувство людей ненужной роскошью, развратом и всяческими излишествами, устраивал на глазах у бедняков расточительные празднества. Измучил народ поборами. Даже у несчастных в накопителе башни не стеснялся драть с плеча последние лохмотья, лживо обещая передвинуть их в очереди поближе… А помните, как мыли этих людей тряпками из одного корыта на тридцатиградусном морозе? До такого издевательства не додумывались и нацисты. После этого город недосчитался сотен и сотен ни в чем не повинных граждан! Их гибель тоже на совести Низговорова».