Сергей Яковлев - Советник на зиму

Столь беспомощный аргумент вызвал дружный хохот. Смеялись даже те в задних рядах, кто почти ничего не расслышал. Всякий человек считает себя вправе судить других, для него это аксиома.

Упорство Низговорова уже не могло предотвратить катастрофу. Как раз влетел Щупатый с пакетом в руке, направился прямо к Маргарите Разумовне, пыхтя и отдуваясь, чтобы привлечь к себе внимание. Объявил на весь зал:

— Вот, велели передать! Подарок от Руслана.

Касаткина смешалась, не зная, как на это реагировать.

— Вас просто осыпают подарками! — ревниво вскрикнул губернатор. — Куда вы их только деваете?

— Господи, да забирайте все! — Маргарита Разумовна бухнула пакет с тяжелым предметом, по форме напоминающим бутылку, на стол прямо перед носом Потапа Степановича, прикрыла глаза платочком и кинулась вон.

Угораздило же ее так подыграть!

И в ту же секунду раздался властный крик Кокуриной:

— Пакет не трогать! Всем сидеть на местах!..

Впоследствии прокуратура установит и оповестит общественность через средства массовой информации, что это была не боевая граната, а всего лишь муляж, грубая подделка с деревянной ручкой, предназначенная для тренировок школьников на уроках физкультуры. Но это уже не будет иметь никакого значения. Пока Кокурина с Павлычем обезвреживали и надлежащим образом оформляли подозрительный предмет, Потап Степанович застыл с выражением обиды на лице. Только слезы текли из выцветших глаз c неподвижными точечками зрачков, тотчас впитываясь рыхлой старческой кожей. Не шевельнулся он и после, когда опасность миновала и перепуганная публика вернулась на места. Его безуспешно пытались привести в чувство. Дима несколько раз с силой встряхнул губернатора за плечи: он не мог позволить старику слинять просто так, не вернув должок. Павлыч зачем-то наклонился за спинкой стула Потапа Степановича, шумно втянул носом воздух.

— Фу-у-у!.. Сладчайшее благоухание.

Весть о случившемся мгновенно дошла до Маргариты Разумовны. Та вернулась в зал подтянутая, вновь уверенная в себе, как будто и не было между нею и Потапом Степановичем размолвки (человек внимательный, вроде Низговорова, легко бы догадался, чего это ей стоило, — но Низговоров в те минуты пребывал в горячечном бреду, ничего не замечал), решительно протиснулась через плотный круг обступивших губернатора людей.

— Потап Степанович, вам плохо? — звенел в гробовой тишине ее голос. — Держитесь, сейчас придет врач. Все наладится, Потап Степанович! Вы еще нами покомандуете! Все будет хорошо!..

Родные звуки вывели губернатора из коматозного оцепенения. Он криво ухмыльнулся, попытался что-то сказать. Несколько раз медленно, с трудом повторено было непонятное слово «ветник», затем как будто «ша-ветник».

— Советник! Он зовет советника! — первой догадалась Нина Мордуховна. — Где Козлов? Почему нет Марата Сафарбеевича?.. — Она словно забыла о присутствующем в зале Низговорове, о том, что он тоже советник.

— Почему, почему… Поеб, так хули чирикать, — сказал себе под нос Павлыч.

— Гаворав! Ни-гаворав! — отчетливо выговорил больной. — Натол! Ни-гаворав — натол!

— Он говорит, что на время болезни назначает губернатором Низговорова! — радостно воскликнула Маргарита Разумовна.

— А по-моему, он говорит совсем другое! — с улыбочкой возразил Асмолевский. — Но на кол сажать Низговорова мы все-таки не будем. Не те сейчас времена.

В тот вечер, так и не придя ни к какому решению (суд был прерван из-за удара, случившегося с губернатором, по уверению Асмолевского — ненадолго), Низговорова препроводили назад в башню и выставили у дверей квартиры усиленную охрану. Ночью у него резко поднялась температура. Стражники, услышавшие из коридора тяжелый хрип, вызвали из медпункта мать Асмолевского, и та сделала укол.

Недели две Низговоров провалялся в тяжелой лихорадке, не меняя мокрой рубашки. Видимо, все эти дни он не ел, так как ничего кроме ячменной крупы в квартире не оставалось, а сил сварить кашу у него явно не было. По стеночке добирался до туалета, чтобы справить нужду да напиться сырой воды из-под крана. Ни мать Асмолевского, ни другие к нему больше не наведывались: его возможные проговорки в бреду, равно как и его жизнь, уже мало кого интересовали, и сверху распорядились пустить дело на самотек: выживет так выживет… К счастью для больного, установились по-летнему теплые дни, как это нередко бывает в конце апреля, постепенно прогрелась и башня, и недуг начал понемногу отступать.

Бредил ли Низговоров во время болезни — неизвестно, но с какого-то дня, всегда в одну и ту же вечернюю пору (больной в полудреме мог догадаться об этом по розовой вспышке в прикрытых глазах — следу заходящего солнца, отраженного далеким окном служебного корпуса башни), у него начались слуховые галлюцинации.

Иногда в комнате отчетливо раздавался голос больного губернатора, повторяющего с упорством заигранной пластинки одно и то же: «Гаворав — натол!.. Гаворав — натол!». Чаще, однако, звучала речь Асмолевского.

«Чистая демократия — такая же чушь, как ничем не ограниченная свобода. Не забывайте, что Гитлер пришел к власти демократическим путем, в результате выборов. Как знать, не прячется ли возле нас под маской какого-нибудь моралиста или, прости господи, художника очередной сумасшедший, мечтающий повергнуть к своим стопам весь мир? Может быть, даже в администрации, в ближайшем окружении губернатора? Недавний пожар и некоторые другие события невольно наталкивают на параллели… Кстати, Гитлер тоже считал себя художником».

«В народе ходят и другие слухи, — осторожно возражал голос Кандыбы, как если бы она брала у Асмолевского интервью. — Намекают, что некоторые события, в том числе поджог дома и подброшенный муляж гранаты, могли произойти при вашем участии, с целью дискредитации близких губернатору чиновников и изменения политической обстановки в городе…»

«Это клевета. Теми, кто говорит такое, должна заниматься прокуратура».

«Я не берусь давать оценку слухам, но некоторые странные происшествия действительно вам подыграли. Надеюсь, что это лишь случайные совпадения. И все-таки, чисто теоретически: к чему нам, горожанам, готовиться? Существуют ли в нынешней борьбе за власть какие-то правила и моральные ограничения?»

«Если враг не знает правил, то заранее стеснять себя — значит изменять делу декабрьской победы, пересматривать ее итоги. Мы не имеем права уступать. Я презираю слабых».

«В городе все чаще поговаривают, что декабрьские события стоили многих жизней…»

«Еще одна ложь кудряшовцев. Кто-то где-то увидел трупы… В результате расследования установлено, что под снегом лежали украденные в театре манекены, проще говоря — куклы из папье-маше. Туда же хирург Волк подтащил несколько старых трупов из морга, для пущего правдоподобия. Провокацию организовал Низговоров с помощью своих подельников. Театр и больница давно закрыты, работники этих учреждений наказаны, а чудовищные слухи продолжают муссироваться. И вы еще спрашиваете, как мы будем на это реагировать! Все зависит от того, как далеко зайдут наши враги. Жизнь показала, что для Низговорова пределов не существует, это кровожадный зверь. Ради достижения своих гнусных целей он не жалел никого, даже самых близких, даже детей. Чисто теоретически я посоветовал бы обратиться к опыту наших предков, когда сходились стенка на стенку две деревни. А перед дракой, конечно, материли друг друга, кто кого перепохабит. Едва ли кто там разбирался, где правда, а где ложь. Мы обязаны перехватить инициативу, стать более агрессивными, пойти в наступление».