Татьяна Лебедева - Осень нелюбви

Я очень хочу не обижаться на нее. Я постоянно напоминаю себе, что она не виновата, это ее болезнь заставляет ее срываться на меня как на единственного близкого ей человека. И я вроде бы прощаю. Но как только она оскорбляет меня снова, все самые тяжелые воспоминания вихрем взвиваются в моей памяти, и я снова переживаю моменты унижения, и опять злюсь. Порой ей даже не надо в очередной раз кричать на меня, я просто хватаюсь за какую-то мелочь, внезапно всплывшую из глубин моего сознания, — и сама накручиваю себя. Наверное, у меня проблемы с прощением.

Я не доела гречку и ушла в свою комнату. Еще некоторое время я слышала, как она всхлипывает и причитает уже негромко. Будто какая-то неимоверная тяжесть свалилась на меня и придавила к кровати, я лежала не в силах пошевелить и пальцем.

Мне бы стоило давать ей больше денег на еду и коммуналку, но я не давала.

* * *

Сегодня был мой день рождения. Бабье лето никак не наступало. По-прежнему дул холодный сырой ветер с северо-запада, продувая меня насквозь в моем тоненьком пальто, когда я выходила из машины. Приходилось закалывать волосы, чтобы их не трепало по лицу. Небо было серым, затянутым тучами, и не хотелось праздновать, веселиться, устраивать шумную вечеринку. Мой день рождения приходился на сентябрь. Обычно в эту пору года все вокруг горело яркими красками: красно-желто-зеленые деревья в парках, золотые шуршащие листья под ногами, ярко-голубой воздух с запахом дымка или тумана. Последнее жаркое солнце манило в спокойную пешую прогулку по городу. Оно танцевало прощальными бликами на стенах и стеклах домов; цикл времен года благополучно заканчивался, время замедлялось, привнося в жизнь умиротворение и расслабление. А в этом году сентябрь принес в город лишь холод, грязь и тяжелую каменную серость. Наверное, какой-то циклон. Или антициклон… Я в этом не разбираюсь.

После расставания с Ромой прошло несколько дней. Несколько серых, ветреных, апатичных дней, когда ты вроде как не живешь, потому что ни в тебе, ни вокруг тебя жизни нет, а есть мертвый холод и безразличие. Они пробираются к тебе в легкие с осенним воздухом и отражаются в глазах заунывной скукой. Да, после расставания с Ромой меня затянула скука. С каждым днем я все глубже погружалась в апатию, как в зыбучее болото. С Ромой всё же было повеселее.

Зато хандра и уныние были неведомы Ларисе, нашему офис-менеджеру. Каждый раз, когда я слышала из соседней комнаты ее громкий и резкий, как взрыв петарды, смех, что-то сжималось у меня внутри и хотелось лишь тоскливо подвывать этому звонкому хохоту. С Ромой мы не общались. Он все время уезжал из офиса на деловые встречи. Или уезжала я. Или мы сидели, уставившись в компьютеры, или, — очень редко, — слушали болтовню толстого грузчика Лёни, комичного персонажа, живописно рассказывающего нам о том, как он мирил бандитские кланы во время разборок или устраивал на престижную работу малолетних блудниц: абсолютно бескорыстно, из заботы об их счастливом будущем. Леня прищуривал при этих рассказах хитрые, темные, как маслины, глаза и смаковал пухлыми губами каждую деталь своего рассказа. Рома, если бывал в хорошем настроении, высмеивал его, и между ними возникала словесная перепалка.

— Однажды мой братишка попал в трудную ситуацию и решил купить себе оружие: просто на всякий случай, чтоб подстраховаться, — рассказывал Лёня. — Ему привезли два коротких ружья. И были они явно антикварные. На каждом прикладе на медных пластинах были выгравированы картины: всадники на вздыбленных лошадях, рядом женщины, горы на горизонте, — все это в завитушках, которые идут к курку. А курок тоже не простой, а в виде какой-то птицы. Стволы литые, тоже из меди, покрытые благородной патиной. А заплатил за эти ружья братишка какие-то копейки. Я еще тогда подумал, что они, наверное, краденые.

— Подожди, — прерывает его Рома. — Ты эту историю больше никому не рассказывал? По-моему тебя обворовали. Один мужик, Гай Ричи, срубил на ней миллионы.

— Слышишь, — обижается Лёня, — ты дослушай сначала, а потом вставляй комментарии. Вообще не такая история!

— Лёня, продолжай, интересно же! — прошу я.

Лёня поднимает брови и трясет головой, как незаслуженно оскорбленный.

— Ты вообще хоть раз антикварное ружье видел? — не может успокоиться он и нападает на Рому.

— Бабка говорит, у моего деда такая берданка была, что бабы со всей деревни заходили посмотреть. Но я не застал, так что не видел!

— Да иди ты! — смеется Лёня, и его живот трясется, как холодец.

Хоть размерами Лёня и превосходил всех мужчин в офисе раза в полтора, в свои двадцать два года был он совсем еще пацаном-подростком с подростковыми интересами, разговорами и обидами. Юношеский максимализм его проявлялся в показной демонстрации своего мнения о людях. Андрею он каждый раз намекал на его маленький рост, шестидесятилетнему завсклада — на его старость. Ппытался он и у Ромы найти слабое место, но с ним оказалось сложнее. Самой сильной Роминой слабостью, как мы уже знаем, был алкоголь, но Лёня эту слабость абсолютно разделял. Даже, несмотря на то, что родители время от времени пытались Лёню кодировать, любовь к алкоголю всегда побеждала! Так что по отношению к Роме он мог демонстративно проявлять только свою солидарность, посмеиваясь над его шутками.

Вообще штат у нас был очень маленький — всего восемь человек. Кратко представлю их, так как дальше они тоже будут упоминаться в моем рассказе.

Антонина Ивановна: достойнейшая женщина за 45, наш бухгалтер. Была она невысокой, располневшей, улыбающейся и приятной во всех отношениях дамой. Как и все бухгалтеры, она обладала свойством в любых ситуациях оставаться невероятно спокойной и невозмутимой, как швейцарский банк. Антонина Ивановна казалась мне тихой гаванью, причалом безмятежности и покоя. И кстати, кресло у нее было выше и мягче, чем у начальника филиала Андрея.

Милый, скромный, от всего смущающийся Коля-программист. Был он худой с рыжеватой бородой, ясными голубыми глазами и тонкими белыми, почти женскими руками.

Завсклада Родион — напарник Лёни. Вместе они составляли комический дуэт, как Штепсель и Тарапунька или Дон Кихот и Санчо Панса. На публике их любимым делом было — разыгрывать комедию в лицах на тему «молодой и старый». Родиону было шестьдесят, и выглядел он как типичный русский работяга: худой, с впалой грудью, опущенными плечами, в джинсах и спортивной олимпийке начала 90-х. Но, несмотря на вид работяги, работать Родион не очень любил, а любил сидеть в конторе, пить кофе, жаловаться на жизнь и упрекать всех вокруг, что у него три дочки и жена, которых надо кормить и одевать.

И я уже рассказывала об офис-менеджере Ларисе и начальнике Андрее.