Валерий Поволяев - Три дочери

Савченко предложил выбрать гостиницу попроще – ну, например, рядом с Елисеевским магазином есть такая – старая, купеческая, с медленным шагом ступеней широкой лестницы, с зеркалами на стенах, расписными потолками и замысловатыми литыми перилами. Или на тихой улице, идущей параллельно Тверской, там тоже есть хорошие недорогие гостиницы. А в центральные, во-первых, не прорваться, во-вторых, они все время находятся под микроскопом, даже ночью, в-третьих, гостиницы эти генеральские, майорам не по чину, можно нарваться на начальство, можно ни за что ни про что получить щелчок по носу…

Мосолков поставил чемодан на асфальт и, обрадовавшись чему-то своему, ему одному только ведомому, ожесточенно потер руки – от ладоней чуть дым не пошел:

– Юра, заметано!

Гостиница, в которую они устроились, растолкав сонную миловидную администраторшу с растрепанной копной соломенных волос на голове, была второразрядной; администраторша выдала им ключ с тяжелой брикетиной, приделанной к кольцу, где неизвестный мастер острием сверхпрочной стамески выгравировал название гостиницы и номер комнаты.

– Юра, я бы наше благополучное заселение отметил, – сказал Мосолков, когда они очутились в номере, – можешь, конечно, возражать, но спать уже поздно, а к начальству идти рано. А? – Мосолков подошел к буфету, стоявшему в номере, – буфет был старый, с резной деревянной вставкой, судя по качеству – изъятый из какого-нибудь торгового дома, щелкнул пальцем по толстому, с радужными гранями стеклу, за которым виднелся жидкий ряд стопок, отдельно стояли два фужера. – До сих пор мы пили из алюминиевого хрусталя, теперь перейдем на настоящий.

Савченко оценивающе глянул на буфет, глаза его довольно потеплели, а вот хрусталь впечатления не произвел, скорее всего, потому, что был «стеклянным».

– Хрусталь – великий обман, – сказал он, – сотворен при свечах и живет только при свечах. Лучше уж стекло. Стекло честнее хрусталя.

– А как же насчет моего предложения? – спросил Мосолков, маленькие черные глаза его сомкнулись в щелочки, он никак не мог попасть с Савченко в ногу – то, что нравилось ему, не нравилось Савченко, а то, что не нравилось – наоборот, привлекало благожелательное внимание Савченко; майор восхищенно пощелкивал языком, взгляд его делался мечтательным, теплым и каким-то далеким, словно бы Савченко находился не здесь, а Бог знает где, за тридевятью землями, за сорока пятью туманами.

– Пить с утра – форма бытия, – сказал Савченко. – Одни пьют чай и заряжаются бодростью на день, другие употребляют рисовый отвар и вылечивают свои дырявые желудки, третьи – парное молоко, чтобы у них щеки всегда были румяные, четвертые – кофе… но это уже порода аристократов, у них свои запросы и свои капризы, а мы, Юра, не аристократы – и слава Богу! – Савченко впервые назвал Мосолкова по имени, тот одобряюще покивал ему, – пятые стараются похудеть и пьют дистиллированную воду, в результате полнеют еще больше, шестые стремятся пополнеть и тоже пьют дистиллированную воду, но веса никак не могут набрать, седьмые, самые свободные – пьют с утра… Надо делать то, что хочется делать. Что будем пить?

– Все то же.

– В войну в Москве бывать не доводилось?

– Нет.

– Может, выпьем крепкого чаю? Кто знает, а вдруг сегодня докладываться придется?

– Вряд ли. Чифир – тоже напиток, с копыт может сбить почище водки.

– Чифир? – Савченко, оказывается, даже не слышал такого слова.

– Да. Сибирь, чалдонское словечко. На маленькую кастрюльку – две пачки заварки. После стакана чифира можно двое суток на ногах держаться.

– А как сердце?

– У кого как. В основном, выдерживает. И два стакана выдерживает. Можно пить с мясом, так легче. Опытные чифирщики обязательно бросают в заварку кусок сырого мяса. Мясо, брошенное в чифир, через десять минут растворяется, как ледышка в кипятке – ни одного волоконца не остается. А чай… Вкус такого чая непередаваем. Как тебе понравилась девочка, которая сидела внизу? – неожиданно спросил Мосолков.

– Какая? – Савченко приподнял одно плечо. Жест получился школьным.

– Ну та… администраторша.

– Принцесса со сбитой набок прической?

– Ну да, растрепанная такая солома…

– Отнюдь. Солома – это что-то обыденное, проходящее, на голове у нее было что-то другое. Маленькая такая охапочка…

– Пусть будет охапочка.

– Ничего администраторша. А что?

– Ничего. У одних на фронте были пепеже – походно-полевые жены, у других же – в лучшем случае зубная щетка, да бархотка для наведения глянца на сапогах… Вот и весь женский пол. У тебя что было, Юр?

– У меня? – Савченко неожиданно рассмеялся. – Слушай. Не считай меня лошадиным копытом или мумией из египетского музея. Я такой же живой, такой же костяной, мясной, кровяной, как и все, и мне, как и всем, тоже чего-то хочется. Внимание на администраторшу обратить не грешно, но ухлестывать за ней не обязательно. Иначе возьмет верх другое «обязательно». Обязательно это станет известно, обязательно кто-нибудь накапает наверх.

– Говорят, в Москве есть платные девушки. Ты слышал о них?

– Откровенно говоря, нет.

– Проходной вариант. Вечером подцепил – и в гости к ней. Ночь переспал, утром положил деньги на тумбочку, поцеловал на прощание даму и – гуд бай!

– Мопассановские, выходит, девочки, – задумчиво протянул Савченко, помял пальцами несуществующие усы. – В этом что-то есть. Что-то есть…

– Что? – Лицо Мосолкова сделалось мечтательным, глаза стали совсем маленькими, обратились в этакие бурятские щелочки, и сам он начал походить на бурята. Откинул назад черные, рассыпавшиеся на два крыла волосы. – Есть только одно.

– В этом что-то есть даже в смысле познания. Новое всегда новое. Значит, и у нас существуют летучие мыши… Интересно, интересно. От кого хоть слышал-то?

– Знающие люди довели до сведения, – уклончиво ответил Мосолков.

– Надо сходить, надо сходить, – прежним задумчивым тоном произнес Савченко. Честно говоря, Мосолков не думал, что все сообщенное им будет ново для Савченко. А вообще Савченко бывает непонятен только до определенного предела, а за пределом – такой же, как и все – «костяной, мясной, кровяной», наполнен такими же желаниями, слабостями и болями, как и Мосолков, как и многие другие, кто ходит сейчас по улицам, не ведая о Савченко и Мосолкове.

– Вдруг тебе для книги пригодится? – вставил Мосолков. – А?

– И для книги может пригодиться, – согласился Савченко, – почему бы не пригодиться? Я много читал у Гиляровского о старой Москве, о шалманах и притонах, о девочках со Сретенки… Очень вкусно он все это описывал.

Мосолков деликатно промолчал – Гиляровского он не читал, где находится Сретенка – не знал, о шалманах тоже ничего не слышал. Но на всякий случай спросил: