Василий Кириллов - Северный модерн: образ, символ, знак

Одним из самых известных в Латвии собирателей произведений устного народного творчества был А. Лерхис-Пушкайтис. За свою, не очень долгую жизнь он смог записать около 6000 народных сказок, легенд и преданий, которые, получив соответствующую литературную обработку, в 1903 году вышли в свет отдельным 7-томным изданием. Вдохновенным любителем старинных народных песен в Латвии был Кришьянис Барон. Сборник, издаваемый им на протяжении двух десятилетий, стал не менее значительным памятником национального поэтического искусства.

Кроме того, не следует забывать и о литературном движении «младолатышей», заявившем о себе уже в 1860-е годы. Его участником был и автор «Лачплесиса» – Андерс Пумпурс. Двое талантливых поэтов, входивших в литературную группировку, – Никус Крогземью и Юлиус Балодис – взяли себе псевдонимы из латышского языческого пантеона. Аусеклис и Риетеклис… Так в Латвии, в старину, называли, соответственно, Утреннюю и Вечернюю звезду. Аусеклис активно выступал против привилегий немецких баронов, защищал интересы нарождающейся латышской буржуазии. В своем творчестве он с большим мастерством воспроизводил «музыкальность» народных песен, с пафосом восхвалял образы из языческой мифологии балтов. Созданное в 1868 году, Рижское латышское общество и ежедневная газета на национальном языке «Балтияс Вестнесис» стали итогом плодотворной деятельности «младолатышей».

Наряду с популяризацией национального фольклора, в Латвии в конце ХIХ века проявляли интерес к старинному народному костюму. Как известно, его особым атрибутом были плетеные и тканые пояса, исполненные в филигранной технике вязания. Секреты по их изготовлению зародились еще в незапамятные времена и затем передавались в крестьянской среде из поколения в поколение. Обычно, пояса украшали орнаментом, состоящим из геометрических знаков. В Латвии существовало множество разновидностей подобных узоров. На одном поясе могло присутствовать около 10 вариантов орнамента. В народе, издревле, бытовало поверье, что нельзя носить одежду без красивых узоров. Считалось, что орнамент, украшающий пояса, – это, в своем роде, «оберег», несущий в себе определенную магическую силу. Люди полагали, что он охраняет от невзгод, притягивает к себе энергию добра.

Помимо поясов, орнаментом в Латвии могли украшаться подвязки, варежки и полотенца. Вышивка, по большей части, производилась однотонной цветной нитью по светлому (или нейтральному по окраске) фону. Благодаря этому, все геометрические знаки хорошо «читались». Более того, это были не просто красивые узоры, а некий «текст», наделенный символическим смыслом. Каждый из знаков подразумевал за собой понимание природных явлений, глубокое и разностороннее знание о земле, Космосе или сущности человека.

Были ли связаны с поясами у латышей какие-то магические ритуалы? Исследователям-этнографам пока не удалось ответить на этот вопрос. Во всяком случае, в древних захоронениях остатков таких поясов нигде не было обнаружено. Самая ранняя находка археологов, сделанная неподалеку от Риги, датируется уже эпохой Средневековья. Пояс, обнаруженный в небольшом селении Лиелварде, имеет длину около 4 метров и, несомненно, является одной из самых ценных старинных реликвий в Латвии.

Интерес к орнаментам заметно возрос на рубеже ХIХ-ХХ веков, когда романтические умонастроения вновь овладели значительной частью представителей образованной рижской интеллигенции. Все тайное, непознанное, мистическое стало привлекать внимание писателей, поэтов и художников. Автор героической поэмы «Лачплесис» – Андрес Пумпурс – особенно увлекся изучением национального орнамента. Он, одним из первых, в Латвии попытался расшифровать затейливые геометрические знаки Лиелвардского пояса. Что ему удалось понять? Никому не известно… Только ученые-этнографы до сих пор ломают голову над загадкой Лиелвардского пояса. Кто-то из специалистов даже предполагает, что в узорах этнографического орнамента может быть «записано» какое-то важное знание о древнем прошлом латышей. Ведь мотивами для орнамента, вероятно, послужили те схематические рисунки, которые далекие предки жителей Прибалтики оставляли на каменных валунах…

Национально-романтические тенденции в латышской живописи проявились несколько раньше, чем в архитектуре. К зарисовке сцен из народной жизни в 1890—1900-е годы обратились молодые выпускники Петербургской Академии художеств – живописцы Я. Розенталь, Я. Вальтерс и В. Пурвит. Обычно, они писали свои полотна в реалистической манере, стараясь точно отобразить характерные типы людей из разных сословий, запечатлеть эпизоды из повседневного быта крестьян. Но в отдельных работах художников уже сказывалось и влияние французского импрессионизма. Так, в частности, это особенно заметно в картине Я. Вальтерса «Купающиеся мальчики», получившей в свое время немало хвалебных отзывов. «Мечтательная интонация» также присутствует в портрете «Мерайи Гросвальд» кисти Я. Розенталя. И непосредственно ощущением модерна проникнута картина «Смерть», в которой фантастичный сюжет передан в интерпретации латышского народного мотива.

Признанным мастером пейзажа в Латвии был Вильгельм Пурвит. В 1900 году на Всемирной выставке в Париже он был удостоен золотой медали за картину «При последних лучах». В 1901 году такую же награду художник получил на Международной выставке в Мюнхене, где он представил свою работу под названием «Март». Золотая медаль и «Гран При» были присуждены В. Пурвиту на Международной выставке в Лионе за его пейзажные композиции – «Северная ночь» и «Мартовский день». Живописец любил отображать просыпающуюся ранней весной природу. Его полотна всегда были наполнены глубоким чувством любви к родному краю. В. Пурвит, с удивительным мастерством, передавал в своих полотнах красоту тающего снега, обильное течение вешних вод и выразительную графику деревьев без листвы… В его ощущении цвета было что-то от скандинавской живописи, от картин финских художников П. Халонена и А. Галлен-Каллела.

О новой архитектуре Финляндии латыши узнали, во многом, благодаря Янису Розенталю. Изначально, живописец не был апологетом искусства «страны лесов и озер» и имел достаточно смутное представление о «финском национальном романтизме». В Финляндии Я. Розенталь очутился, скорее, по воле судьбы. Его избранницей, «дамой сердца» и музой, стала талантливая финская певица Элли Форсселл. Молодые люди обвенчались и устроили свадьбу в Гельсингфорсе (Хельсинки) 5-го марта 1903 года. Затем, они переехали на постоянное место жительства в Ригу. Иначе говоря, Я. Розенталь, по определенному стечению обстоятельств, посетил столицу Финляндии как раз в ту пору, когда в ней строились выразительные и запоминающиеся здания в формах «северного модерна». Он, воочию, смог ознакомиться с тем, что происходило в Гельсингфорсе, как, буквально, день ото дня менялся облик ранее не особо примечательного города.