Василий Кириллов - Северный модерн: образ, символ, знак

Щипец в доме на улице Чака

Гладкий фасад, выдержанный в строгом тональном колорите, как бы «расцвечен» в отдельных местах красочными орнаментами, утопленными в поверхность стены. В обоих случаях лейтмотивом является образ небесного светила. В украшении трапециевидной ниши – это натуралистическое изображение солнечного диска и, одновременно, цветка подсолнуха. В орнаменте между окнами, напротив, все выражено в условно-геометрических линиях. Сдвоенный косой крест, в старину, у латышей был знаком, символизировавшим восходящее солнце.

Оформление ниши на фасаде

Причем, это не просто «декоративный эффект». Изображение и орнамент, так или иначе, связаны с архитектурными деталями. Здесь присутствует некая динамика, а если точнее выразиться, «иллюзия движения». Знак восходящего солнца, по сути, бесплотный и невесомый, как бы через уплощенной формы эркер «перерастает» в осязаемое полукружие завершающего щипца. То есть, мы будто мысленно наблюдаем за восходом дневного светила.

Иную ассоциацию, наверное, может вызывать стебель подсолнуха, клонящийся к земле. Соответственно, другая «сценическая» картина на фасаде символически изображает закат. Огромный солнечный диск, который имитирует некое соцветие подсолнуха, как бы медленно «скатывается» вниз, уходит за линию горизонта. Это иллюзорное движение хорошо передает форма нишеобразного проема, постепенно расширяющегося к уровню цоколя. Кажется, мы слушаем напев тихо шепчущих волн Балтийского моря и воочию наблюдаем закат, сидя на берегу. Эти ощущения невольно заставляют вспомнить поэтические строки из латышского народного фольклора, стараниями отечественных языковедов переведенные на русский язык 92:

Забегая вперед, следует сказать, что образ Солнца стал излюбленным мотивом в декоре жилых домов, проектируемых в мастерской Эйжена Лаубе. К самостоятельной творческой деятельности архитектор приступил в 1907 году. В это время национально-романтические идеи находили немало сторонников в Латвии. Они, в одинаковой степени, вдохновляли местную интеллигенцию и молодую латышскую буржуазию. В определенном смысле, это был свободолюбивый манифест в адрес русского царского правительства. В Риге ощущали, что Российская империя, пережившая кровавые события революции 1905 года, уже «трещит по швам» 93. И латышам, в недалеком будущем, суждено вернуть некогда утраченные черты национальной идентичности. Суверенитета в Риге, как и в Хельсинки, желали представители почти всех слоев общества.

Помимо яркой и разнообразной творческой деятельности, Э. Лаубе проявил себя и как активный пропагандист «языка» национальных форм в новой рижской архитектуре. Его выступления в прессе всегда носили характер пламенных манифестов истинного «неоромантика». Зодчий решительно отвергал имитации позднего «историзма», призывал использовать строительные материалы только в соответствии с их характером. Э. Лаубе также настоятельно советовал молодым художникам и архитекторам изучать народное прикладное искусство, «погружаться в дух предков». В этом он усматривал своего рода прогрессивную тенденцию для будущего развития искусства в Латвии. Э. Лаубе верил в идею «возрождения», в «мошную обновленную силу» национального духа, способного охватить не только творчество, но и всю сферу жизни латышей.

Одновременно, талантливый зодчий признавал, что архитектура «нового времени» не может родиться только на основе постижения строительных методов прошлых эпох. Э. Лаубе понимал, что знания национальной истории недостаточно для того, чтобы создать подлинно «современный» стиль в искусстве. Поэтому он считал, что не нужно отгораживаться от иностранных влияний, становиться на позиции «чистой ретроспективности», а внимательно присматриваться к тому, что творится в Европе, обращать внимание на достижения строительной и инженерной мысли в Англии, Германии, Франции и других развитых странах.

Дом Красткална на ул. Бривибас

Дом Красткална (ул. Бривибас,47), несомненно, является одним из наиболее ярких произведений «северного модерна» в Риге. Оценивая характер его внешнего облика, известный латышский искусствовед Я. Крастиньш констатировал:

«…Живописный объем с подчеркнуто утрированными кровлями ассоциируется с формами народного деревянного зодчества. Различные по форме плоскости крыши и козырьки покрыты природным слоистым шифером. На щипец, обращенный к улице Ленина (ныне, Бривибас) словно наложен торец деревянной избы». 94

Это утверждение научного специалиста из Латвии относится еще к советской эпохе. Неизвестно, какого мнения Я. Крастиньш придерживается в наши дни? Но обращает на себя внимание некорректность данного «высказывания». Действительно, шифер крыш здания имитирует деревянные «дранки» латышских крестьянских изб. В то же время, высокие остроконечные щипцы и скругленные эркеры никак не связаны с народным зодчеством. Таких деревянных домов в Латвии никогда не существовало. Скорее, это ассоциации от эстонских средневековых церквей. Или, может быть, от образов еще какой-то архитектуры!?

Чтобы самостоятельно ответить на этот вопрос, обратимся к истории зодчества Латвии.

Как и повсюду в северных широтах, крестьянские дома в Прибалтике венчали двускатные кровли, специально приспособленные для снежных зим. Треугольные щипцы деревянных строений, выполняя чисто утилитарную функцию, имели и определенное символическое значение. «Треугольник» у латышей, с незапамятных времен, служил отражением знака Бога (Дивса). Его вершина как бы указывала на Небо. Поэтому на коньках крыш хуторских домов нередко помещались элементы декоративной резьбы или просто накладные дощечки. И те, и другие не просто служили украшением, а воспринимались в ракурсе, распространенных в народной среде языческих традиций. Сверху, крыши домов покрывали «дранкой», тоже, придающей им, в свою очередь, характерный национальный колорит.

Латышская деревянная архитектура, очевидно, имела немало общего с зодчеством Русского Севера. В своем стихотворении «Онежские избы» поэт и историк искусства В.М.Василенко обратил внимание на древнюю символику народного жилища. Он написал: