Василий Кириллов - Северный модерн: образ, символ, знак

Свои ощущения Я. Розенталь выразил в отдельной статье, опубликованной в журнале «Verotajs». Он писал:

«Молодые финские архитекторы стремятся к достижению впечатления мощных динамических ансамблей и гораздо меньше к симметрии… Башни, эркеры и лоджии вводятся с целью оживления фасада. Стены, напротив, оставляют гладкими, без всяких профилей и орнаментов. Последние используются крайне скупо или концентрируются в таком месте, где они обретают смысл и значение… взято за правило стремиться к их самостоятельной художественной ценности и оригинальности». 88

Я. Розенталь также одним из первых среди латышей обратил внимание на сложившуюся в Финляндии тенденцию использовать в облицовке фасадов «естественный» строительный материал, а не его «суррогат» или «подделку». Он подчеркивал:

«Штукатуркой уже не стремятся имитировать облицовочный гранит или мрамор на фасадах зданий, но с ее помощью стараются выявить эффекты, свойственные самой природе и характеру этого материала. В штукатурке пытаются избежать резко очерченных профилей и накладной лепнины и добиваются путем фактурных вариаций гладких и грубых поверхностей эмоционально живописных эффектов…». 89

Как человек с хорошим художественным вкусом и острым глазом, Я. Розенталь констатировал, что в условиях плотной застройки кварталов нового, «буржуазного» Гельсингфорса крайне трудно различать тонкости деталей фасадов. Человек, проходящий по улице, воспринимает только основные решающие линии зданий, пластические акценты. Соответственно, важную роль начинают играть силуэты построек, которые в проектах зодчих становятся все более выразительными.

Показательно, что в Гельсингфорсе Я. Розенталь будто бы не заметил монументального величия образцовых сооружений финского зодчества – «Национального театра» на центральной городской площади или здания страхового общества «Похъюола» на Александерсгатан. В поле зрения художника попадали исключительно доходные дома, сочетающие в наружной отделке природный камень и штукатурку. Для латышей это было более привычно. Из гранита на родине Я. Розенталя на рубеже ХIХ-ХХ вв. не строили. Пожалуй, единственным исключением из правил был роскошный охотничий замок в Цесвайне, спроектированный немецким зодчим Г. Гризебахом по заказу барона Адольфа Вульфа. Его фасады, в действительности, облицованы огромными блоками гранита, сложенными в старинной немецкой технике «бутовой кладки». Несмотря на доступность природного материала в помещичьем владении в Видземе, барон затратил на эту постройку солидные по тем временам финансовые средства.

Как указывает известный латышский искусствовед Я. Крастиньш, в 1904 году Финляндию посещали молодые выпускники архитектурного факультета Рижского Политехникума Эйжен Лаубе и Александр Ванаг. Они, в частности, познакомились в Гельсингфорсе с финскими зодчими К. Васашерной и Г. Линдбергом. Встреча с коллегами-архитекторами из Финляндии на раннем этапе дала определенный импульс талантливым латышам в их творческих поисках. Впоследствии, А. Ванаг успешно руководил строительством доходного дома купца М. Нестерова на углу улиц А. Пумпура и Ю. Алунана. 90Его проект был специально разработан для латышской столицы в архитектурном бюро вышеназванных финских зодчих. В отделке фасадов здания был использован светло-серый гранит в сочетании с более темной по тональности штукатуркой грубой фактуры.

Первые произведения «национального романтизма» в Риге относятся к 1905 году. Фактически, они появились незадолго после опубликования статьи Я. Розенталя «Par Somijas makslu» в журнале «Verotajs». Оригинальные творческие проекты «родились» в мастерской Константина Пекшена. В ту пору с ним сотрудничал еще молодой и недостаточно опытный архитектор Эйжен Лаубе. Чертежи знаменитой школы Кеныня и доходного дома на нынешней улице Александра Чака (№26) стали плодом совместной работы зодчих.

Следуя примеру своих коллег – архитекторов из Финляндии, латышские мастера сосредоточили свое внимание на новых художественных возможностях тех материалов, которые до этой поры уже использовались в строительстве. Так фасад школы Кеныня (ул. Тербатас,15/17), в соответствии с их замыслом, должен был отобразить живописную игру фактур грубо стесанного пористого известняка, шероховатой серой и гладкой розоватой штукатурки, кирпичных поверхностей и вставок из зеленых изразцов. Помимо того, К. Пекшен и Э. Лаубе немало потрудились над созданием общего силуэта здания. Центр фасада украсили три эффектных щипца, перекликающихся своими формами с народной деревянной архитектурой. Те же ассоциации, вероятно, должны были вызывать характерные окна со скосами в верхней части. Впрочем, ранее подобной формы проемы уже использовались архитекторами. В частности, такие окна появились у Ф. Лидваля в проекте знаменитого доходного дома на Каменноостровском проспекте в Петербурге. Думается, рижане могли кое-что слышать или даже знать о новых веяниях в зодчестве северной русской столицы.

По своим внешним признакам, доходный дом на улице Александра Чака напоминает одно из жилых зданий в Хельсинки, расположенное неподалеку от порта, на Этеляранта. Но, трудно сказать, может ли в данном случае речь идти о копировании финского проекта. Не исключено, что это сугубо индивидуальная работа латышских зодчих, отчасти близкая к произведениям национально-романтической архитектуры в соседней Финляндии.

Надпись на фасаде «Мой дом – моя крепость»

Здание выделяется среди построек Риги благодаря рельефной надписи «Mans nams – mana pils», которая помещена на видном месте фасада. Лозунг «Мой дом – моя крепость», как уже отмечалось, был актуален в эпоху модерна. Так, в частности, известная английская пословица звучала на латышском языке. И тот смысл, который в нее вкладывался, наверное, перекликался с представлениями русского писателя Ф. Сологуба.

Не менее важной деталью в оформлении уличного фасада является также скругленный фигурный щипец, ассоциирующийся с мотивами народной архитектуры. В доме на улице А. Чака зодчие К. Пекшен и Э. Лаубе, пожалуй, впервые проявили себя как смелые экспериментаторы и приверженцы «финских» приемов наружной облицовки. Я. Крастиньш верно подметил, что «живописное восприятие асимметричного фасада усиливают сопоставления различных фактур штукатурки». Их вариации «уменьшают пространственный масштаб сооружения, делают его более интимным…». 91