Кит Стюарт - Дни чудес

Только в машине мы с Тедом заговорили друг с другом.

– Что ж, – вздохнул он, – теперь мы в курсе своего положения.

– Да уж, действительно в курсе.

– Значит, ты знаком с этой Ванессой?

– Да. Мы встречались. Только дважды, но…

– Она тебе нравится?

– Да.

– И ты не знал, что она работает в совете? – (Я покачал головой.) – Неловко вышло.

Мы выехали из города в сторону шоссе. Тед включил радио, потом снова выключил.

– Она мне понравилась. Правда, наше первое свидание жутко не удалось. Но она мне понравилась. Мы просто повеселились, понимаешь? Жизнь на самом деле любит такие шутки, а? Теперь, похоже, нашим четвертым свиданием будет совещание муниципального совета, на котором мне надо не дать ей разрушить театр.

– Смотри на все с позитивной стороны, – сказал Тед. – Это практически любовные отношения.

Мы ехали дальше. Небо было таким оранжевым, что казалось почти ненатуральным. От его красоты и яркости у меня заслезились глаза.

Приехав домой, я застал Ханну, которая читала, уютно устроившись на диване, а Мальволио спал у нее на коленях. Весьма привлекательная картина домашнего блаженства. Я сварил нам горячий шоколад, уселся рядом и рассказал ей все о шокирующих событиях вечера, включая потрясающие откровения по поводу Ванессы. Для пущего эффекта я разыграл некоторые эпизоды. Ханна некоторое время обдумывала услышанное.

– Скажи, а что произойдет, если театр все-таки закроют?

– Не закроют! Этого не случится. На совещании совета мы сразим их наповал. Это будет наше самое замечательное представление. У всех глаза будут на мокром месте.

– Папа, это совещание совета, а не финал «Танца-вспышки».

– Мы об этом позаботимся.

– Ради бога, не надевай трико.

– Я не даю обещаний, которые не могу исполнить.

Желая занять мысли чем-то другим, я спросил про нее и Кэллума. Она рассказала о встрече у Маргарет и о его депрессии. Она беспокоилась, не зная, что со всем этим делать.

– Ну, это еще только начало, – сказал я. – Ты вряд ли собираешься замуж. Ты ведь не собираешься замуж, правда?

– Папа! Я серьезно! Он, может быть, не очень сильный, и я не знаю, тот ли я человек, который с этим справится.

– Может, ты как раз тот самый человек.

– Так или иначе, давай вернемся к твоим свиданиям.

– Что, с Ванессой?

Я глубоко вдыхаю. Мне надо было, чтобы Ханна поняла, что этот вечер был последней каплей. Я совершенно покончил с романами. В обозримом будущем я вижу только себя и Ханну.

– Послушай, этот вечер позволил мне увидеть вещи в новом свете. Ванесса забавная, красивая, утонченная и интересная, но она, кроме того, помогает совету уничтожить театр. Для меня это главное препятствие.

Я понял, что это было ясное и недвусмысленное послание. Со свиданиями покончено. С Ванессой покончено.

Папа признался, что Ванесса его очень интересует. Конечно, он сказал, что вся ситуация вокруг театра немного все усложнила – в особенности то, что совет грозится снести его, – но очевидно, что папа здорово запал на Ванессу, и ему надо сообразить, как все устроить. То есть он нес какую-то хрень, пытаясь все объяснить, потому что он тупица, но послание ясное и недвусмысленное. Ванесса тоже им увлечена.

На следующее утро я отправляюсь в «Уиллоу-три» на встречу с Кэллумом, потому что вчера вечером, переписываясь с ним по электронной почте, я написала:

Тебе надо увидеть мой дом, то есть мой настоящий дом.

Тогда он признался мне, что не понимает театра. Я сидела, молча глядя на экран примерно сорок шесть минут, пока он снова и снова писал «прости». Наконец я ответила:

Ладно, веду тебя на экскурсию. ЗАВТРА в десять часов будь там.

Я послала ему нахмуренный смайлик и выключила компьютер.

И вот я иду по главной улице под лучами солнца и вдруг вспоминаю про папу и Ванессу. Мной овладевает очень сильное чувство, названия которому я не знаю. Это не совсем волнение, не совсем нервозность, хотя, когда дело доходит до папы и его романов, есть из-за чего париться. Наконец до меня доходит: странное незнакомое чувство, испытанное мной, называется надеждой.

Я прибавляю громкость в моем айподе – «Блер» поют «The Universal». Это один из тех моментов синхронности, которые могут наступить, когда ваш музыкальный плеер выбирает треки в случайном порядке, потому что это песня об осознании бесконечности космоса и о погружении в эту бесконечность. Я почти отключаюсь, но, когда звучание хора нарастает, замечаю стоящую у театра фигуру, и мои чувства прорываются наружу, как кола из банки, которую взболтали. Я узнаю его по тому, как он стоит. Голова опущена, на глаза падает челка, руки засунуты в низкие карманы, носки кроссовок чуть повернуты друг к другу. На нем двухслойная футболка мягких пастельных тонов. Еще не подойдя к нему, я знаю, что от него хорошо пахнет. Почему большинство парней не понимают, как это важно?

Я снимаю наушники и сглаживаю выражение лица.

– Что ты имел в виду, говоря, что не понимаешь театра? – уперев руки в боки, спрашиваю я.

– И тебе тоже привет, – откликается он.

Он улыбается мне, а я продолжаю сердито на него смотреть.

– Прости, – наконец говорит он, переминаясь с ноги на ногу. – Давай покажи мне, что у вас тут. Уверен, это будет… весело.

Потом я наношу ему второй удар:

– Здесь сейчас мой папа. Пойдем поздороваемся. – Я не прошу, а приказываю.

– Значит, я знакомлюсь с театром и с твоим папой? – спрашивает он. – Ты хоть понимаешь, что у меня болезненное психическое состояние?

Я протягиваю ему руку:

– Пошли, я помогу тебе освоиться. А если он в хорошем настроении, то, может быть, спросим его про Бристоль.

В зрительном зале прохладно и темно. Я поворачиваю выключатель на стене, освещая ряды кресел, спускающихся к сцене, сейчас пустой, если не считать стола и трех стульев. Очевидно, папа проводил одно из своих совещаний. В воздухе висят миллионы пылинок, похожие на крошечные звездочки. В любое время, когда я прихожу сюда, меня обуревают воспоминания, как Киану Ривза, проникшего в Матрицу. Я вижу проносящиеся мимо моментальные снимки моей жизни.

– «Этот остров полон звуков, они приятны, нет от них вреда» [13] У. Шекспир. Буря. Акт III, сц. 2. , – произношу я, и Кэллум смотрит на меня как на помешанную. – Угу, во всяком случае, это театр, – продолжаю я, обводя зал широким жестом. – Там сцена, где играют актеры и устанавливают декорации, вот здесь осветительная аппаратура – с ее помощью ты видишь, что происходит…

– Ты меня за дурачка принимаешь? – интересуется он.

– Нет, просто мне неясно, чего ты не улавливаешь?

Он делает глубокий вдох:

– Послушай, я хочу сказать: это просто зал, верно? Когда смотришь фильм или читаешь комикс, тебе могут показать все, что угодно, и отправить куда угодно, и художник, режиссер или кто-то еще может заставить тебя увидеть вещи определенным образом. Но посмотри на этот стол – он всегда будет столом в пустом пространстве. Он ни о чем тебе не говорит.