Сергей Новиков - Шушель

Он взял телефон и подумал, что именно сегодня он с удовольствием бы просто поговорил с ней. Удивился, почему раньше такая очевидная мысль не приходила ему в голову. Однако на другом конце провода Шушеля встретил мужской голос. Голос достаточно вежливо поинтересовался, не Шушель ли это звонит и, получив утвердительный ответ, так же вежливо сообщил, что она вышла замуж, после чего попросил больше не звонить. Шушель, несколько оглушённый известием, вдруг понял, что постелью при унижающих обстоятельствах мстил за шесть её уходов, и теперь, когда он простил и захотел другой близости, говорить ему оказалось не с кем.

Тут вроде и должны были бы материализоваться опасения Шушеля насчёт психиатрической лечебницы. Погода, во всяком случае, выступала именно за это: с утра было пасмурно, а тут в комнате стало светло, и свет этот был очень холодный; поэтому, когда Шушель повернул к окну голову, то увидел много-много белого, и мучительно долго соображал что к чему, пока до него дошло, что это идет снег. Во время учёбы на филфаке Шушель слышал, что дождь или снег в художественных произведениях каким-то странным образом связаны со следующим сразу за ними резким поворотом сюжета, и его всегда занимала мысль: кто из авторов знал о такой закономерности и вставлял осадки сознательно, чтобы развернуть сюжет, а кто из них писал об осадках без оглядки на предварительный план произведения, исключительно по велению сердца.

Шушель иногда воображал, будто бы за ним наблюдает некий невидимый автор, и что жизнь его — набросок к какому-то художественному произведению. Правда, лет с семнадцати — тогда Шушель был втянут в совершенно феерическую историю с романтическим знакомством, расставанием и неожиданным обретением идеала в момент, когда у Шушеля уже была другая, а вся история, в которой принимала участие прорва народу, который ссорился и плёл интриги вокруг Шушеля и его невесты, закончилась, как и полагается в художественном произведении, свадьбой (впрочем, свадьба эта ни к чему хорошему не привела, но сейчас, как вы понимаете, не об этом) — так вот, с тех пор Шушель не давал этому своему автору ни единого динамичного и законченного сюжета; были отдельные, весьма приятные и значимые, как казалось Шушелю, в художественном плане, эпизоды, но в целом жизнь Шушеля не представляла никакой художественной ценности. Нет, конечно, это вполне можно было написать как серию коротких юмористических рассказов, но прожить жизнь героем юморесок юному и романтично настроенному Шушелю не хотелось, а до размеров трагической фигуры его поступки явно не дотягивали. Несмотря на сложные отношения с алкоголем, которые в сочетании с несчастными влюблённостями часто приводили к унынию, Шушелю ни разу даже не приходила в голову мысль о суициде. Чаще всего в моменты, когда автору для точки в крепкой любовной драме от героя требовалось бы самоубийство или хотя бы соответствующий порыв, Шушель малодушно представлял, будто автор его не видит, и, сидя в своей конуре, потихоньку зализывал раны, да ждал завязки нового сюжета.

Вот и сейчас Шушель решил притаиться до лучших времен, надеясь, что вся эта неприятная история рассосётся сама собой, и со временем оформится в одну из тех занятных баек, рассказывать которые Шушель был большой мастак. Однако решить оказалось проще, чем исполнить. То, что Шушель жил в не совсем реальном мире, и то, что гораздо важнее для него были иллюзии, вы, наверное, уже поняли. А последняя мечта появилась у него с пробуждением и была как раз о той девушке, которая, как ему сообщили, вышла замуж; причём, сообщили именно в тот момент, когда Шушель почувствовал, что, кажется, он её тоже любит, или, скорее, не то, чтобы любит, а готов выбрать объектом для приложения своего чувства, то есть, говоря проще, хочет полюбить.

Неприятности в реальной жизни и столь скоропостижное разрушение очередной (но всё-таки совсем недавно такой достижимой, доступной, и поэтому разрушенной чрезвычайно глупо, только из-за нерасторопности Шушеля) мечты, привели к какому-то замыканию в его голове. Несколько мгновений он жалел себя за то, что он, самый умный, тонкий, ответственный, добрый, нежный, чуткий живёт среди тупых, жестоких, расчетливых, примитивных существ; и в ту же секунду его начинало рвать на части чувство вины — почему такое никчёмное, но очень вредное для окружающего мира одноклеточное, как он, отравляет жизнь многим прекрасным, правильно живущим, пусть и несколько грубоватым, людям? Шушель начал быстро-быстро мотать головой в разные стороны, пытаясь поймать что-нибудь одно, и завыл.

Вой был прерван двумя гулкими, сливающимися ударами — звонок назывался музыкальным. Шушель встряхнулся, крутанул плечами, бросив их вверх, назад и вниз, зафиксировал голову, задрав подбородок как можно выше, и, пытаясь изобразить пружинистый шаг, пошел открывать. На пороге стоял тот иногородний товарищ Шушеля, которому Шушель писал в первый день этого вязкого и бесконечного, как ночной кошмар, майского праздника. Шушель очень любил своего московского друга, и мог совершенно определенно сказать, за что он любит Баха (так звали прибывшего): Бах был чемпионом мира по жизнелюбию.

Разумеется, и в этот раз настроение Баха полностью отвечало приведённой выше характеристике — иначе зачем бы ему появляться в этой истории? Захлёбываясь хаотично циркулирующей в нем энергией, Бах быстро перемещался по квартире, курил, рассматривал новые книги на полке у Шушеля, пил пиво из бутылки и рассказывал обо всём и ни о чём; при этом Бах перескакивал с пятого на десятого, с десятого вдруг переходил на одиннадцатое, зато уж с одиннадцатого скакал сразу на двадцать седьмое, а когда возвращался к пятому, непостижимым образом умудрялся одной фразой подытожить все двадцать семь тем. Для больного Шушеля речь Баха была и бальзамом, и нектаром, и минеральной водой, и крепким чаем, и прохладной рекой похмельным утром — сам он говорить не то, чтобы не хотел, а, скорее, не мог. Поэтому Баха Шушель слушал в состоянии лёгкого транса, как слушают записи природных шумов вроде океанского прибоя — размышляя о своём и нисколько не вдаваясь в то, о чём, собственно, шумит сам океан и уж конечно, не думая о том, насколько изысканным является этот шум. Однако вскоре Шушель уловил что-то, что легонько потянуло его из транса поближе к живому Баху, потом это ощущение повторилось, а на третий раз Шушель уже начал прислушиваться.

— Ну, наконец-то взял! — Бах радостно потянулся своей бутылкой к Шушелю, Шушель автоматически чокнулся, и только после этого обнаружил в своих лапах открытое пиво.

— Ты о чём? — спросил Шушель, сделав для приличия полглоточка.