Сергей Новиков - Шушель

— Да о пиве! Битый час тебе предлагаю, а ты ни да, ни нет.

«Неужели это я из-за пива? В смысле, это уже алкоголизм, и я среагировал на пиво?», — Шушель поёжился и отставил бутылку.

— Так вот, — продолжал Бах. — Ты пиво-то пей, пей. Жалко, девчонок нет, ну это ничего, еще, как говорится не вечер. Кстати, о девчонках — совсем забыл, так доскажу. И вот я ей говорю: душа моя, хотите — пойдём по городу поболтаемся, а хотите — зайдём в гости к другу; и чтобы она чего не подумала, я тебя так расписал, ну просто хоть мажь гипсом и ставь в полный рост на постамент посреди центральной площади. И самое главное, понимаешь, она уже интересоваться начала, вопросы задавать, правда, про тебя в основном, то есть про твою биографию, а когда я к автомату звонить тебе пошел, она вроде за спиной стояла, а потом я обернулся, а её как-то уже и не было. Кстати, ты теперь что, телефон всегда отключаешь?

— Интересоваться? Погоди, а какой биографией интересоваться? и какая она из себя?

Баха нисколько не смутило отсутствие ответа насчет телефона, и он охотно принялся отвечать на встречный вопрос.

— Ну, такая молодая, хорошенькая, не красавица, конечно, но так, знаешь, так это как бы сказать… Рыженькая такая… Миленькая, в общем. Даже очень миленькая, или нет, скорее не миленькая — славная. А про биографию в том смысле, что мы болтали, и про тебя болтали, и тут она спросила, женат ли ты, и, разумеется, я сказал, что женат, и жена у тебя общительная и красавица, а то какая ж дура с первым встречным, пусть это даже такой порядочный, как я, попрётся к совершенно незнакомому, пусть даже такому приличному, как ты. Кстати, о жене. Как у тебя сейчас? Есть кто-нибудь? Помню, пару лет тому, когда у тебя жил ты про одну любовь много рассказывал. И очень с чувством, я даже завидовал.

— Замуж она вышла. Сегодня. То есть, вышла, наверное, давно, а сегодня мне об этом сообщили.

— М-да? Ну и дура. Хотя вам виднее, конечно. Ты от этого, что ли, такой мутный? Брось, давай, звони Рэксу, кстати, как он там? Давно не виделись, да и с женой его с удовольствием пообщаюсь.

— Я бы тоже. Пообщался с удовольствием. Боюсь, у них удовольствия не прибавится. Ты письма не получал? — и Шушель сбивчиво, путаясь, что называется, в показаниях, или, если быть точнее, в оценках, начал пересказывать Баху злоключения последних дней.

Когда рассказ закончился, Бах одним глотком допил пиво, бодро заявил, что совершенно не видит, почему бы одному благородному дону не помочь другому благородному дону в выяснении некоторых щепетильных обстоятельств, и отправился к Рэксу, строго-настрого запретив Шушелю думать о плохом, а также пообещав по возвращении преподнести ему какой-нибудь приятный сюрприз. Сам Шушель оделся потеплее, и перебрался на балкон — курить и освежаться воздухом, и наблюдать зелень деревьев с тяжелыми кусками мокрого снега, и, может, развлекаться болтовней по телефону с кем-нибудь, и уж совсем точно, за тем, чтобы блаженно улыбаться, и наслаждаться туманными предчувствиями и думать, о том, как кстати приехал Бах. И когда он выполнил все пункты программы, за исключением одного — телефонного, телефон зазвонил сам.

Голос был женский. Однако приезд Баха настолько взбодрил Шушеля и породил так много надежд, что Шушель даже не вздрогнул от женского голоса в трубке по приобретённой за последние три дня привычке. Напротив — он сладостно замер, пытаясь отгадать, что означает звонок — кто-то ошибся номером или обещанные Бахом приятные сюрпризы уже начались. Замирал Шушель не напрасно — голос уточнил номер, а потом сказал:

— Пожалуйста, получите письмо. На вашу фамилию, на центральном почтамте.

— А вы? Вы с почтамта? Кто вы? Алло! Алло! — но в трубке уже пульсировали гудки. Шушель в задумчивости потёр трубкой лоб. Ясно было, что звонить с почтамта ему никак не могли, следовательно, звонила та, что это письмо отправила (и тут был повод радоваться — звонила точно не Люся), либо Люсино доверенное лицо (и тут взыгравшая было радость сменилась у Шушеля на утреннее предзапойное состояние). Сидеть запертым в четырёх стенах наедине с таким состоянием Шушель не смог, но и разминуться с благородным доном Бахом не хотел, поэтому он оставил в двери записку: «Ключ под ковриком», а коврик за неимением перетащил от соседей. По дороге к почтамту Шушель оптимистично похмыкивал. Дело в том, что сам он раньше частенько возмущался тупостью обывателей, которые прибегали к подобным запискам. «Ладно, если воры», — думал Шушель, — «а если эта (имелась в виду, конечно, Люся) припрётся — вот уж порадуется», — и Шушель снова хмыкал насчёт того, что вот и довелось употребить такой смешной способ, а ещё оттого, что ему почему-то совсем не верилось в визит Люси.

И когда Шушель вскрывал конверт, его уже не одолевали смутные тревоги по поводу очередного неприятного поворота этой нехорошей истории. Ухмылка, с которой он шёл на почтамт, и которая делала глаза узкими, а губы — сложенными в прихотливую кривую, отчего они (губы) слегка напоминали лежащую на боку букву «S»; так вот, эта дорожная ухмылка, исполненная грандиозного сарказма, сменилась на широко открытые глаза, нервно хлопающий крыльями нос и чуть высунутый от усердия, по детской привычке, язык, а грандиозный сарказм уступил место неподдельному волнению. Нужно ли говорить, что такая перемена в чувствах была весьма приятна Шушелю?

«Не знаю, зачем. А вот насчёт «почему» догадываюсь. Наверное, потому, что теперь мы квиты. Выходит непонятно, ну, ты ведь сам мне когда-то говорил, что главное — это преодолеть первые строки, выплеснуть в три предложения весь сумбур, а потом эти предложения зачеркнуть, и всё пойдёт само, главное — начать и почувствовать инерцию текста. Ты вообще, как выяснилось, в том, что касается отдельных творческих тем, обладал звериной интуицией. Правда, только отдельных, а терминами ты просто не владел, ну да ладно. Я, как ты, наверное, понял, уже доучилась, но, сейчас, как ты любил цитировать, не об этом. Вот, кстати, и первая цитата, значит, сумбур закончился. Перейду к сути. Извини, что не зачеркнула первые строчки. Смущаюсь. Прости и это отступление. So.

Насчет «квиты» я, пожалуй, погорячилась. Странное ощущение от этого письма — я чувствую себя, как та девочка, которую ты знал, и как сегодняшняя я. Но рефлексия и мнительность, которая была твоей главной проблемой тогда (Видишь! Я в этом разобралась! В том, о чём ты тогда не догадывался!), эта рефлексия, к сожалению, она теперь знакома и мне. Так вот, чтобы от нее избавиться, представим, что это очень старая, наивная сказка про любовь, в которой героиня пишет герою.

Милый! Это ты? Нет, правда? Я узнала тебя! А ты, ты меня узнаёшь? Да, я та маленькая рыжая спаниелька. Ты познакомился со мной в трамвае, я ехала домой с занятий. И тут вдруг ты — на несколько лет старше, такой большой и обаятельный. Ты так мило смущался и так неловко пытался маскировать это некоторой развязностью (это я сегодня даю такую оценку, а тогда у меня это просто вызывало к тебе доверие), что я стала встречаться с тобой. Ты, как мне теперь кажется, знакомился просто так, для избавления от каких-то своих комплексов, и, познакомившись, свою задачу решил. А потом ты просто не знал, что со мной делать. Я была тебе неинтересна. Видимо, имея в виду свою будущую великую любовь, ты упражнялся на мне в остроумии и в бойком изложении тем, льстящих интеллекту твоих собеседниц. Например, рассказывал мне о группе «Queen» и ироничном Фредди Меркьюри. О том, что сначала он был рокером, потом, в период бешеной популярности был шутом, и что он позволил себе быть абсолютно искренним только в одной песне — последней с последнего альбома. Что его самые известные клипы — это осознанный китч, а самый лучший альбом — тот самый последний, на который характерные для «Queen» клипы-блокбастеры уже не снимались. Позже я прочла всё это (надо отдать должное твоей памяти, пересказывал ты очень близко к оригинальному тексту) в книге о Фредди, которую ты забыл забрать у меня, перед тем, как исчезнуть. Я прочла это после твоего исчезновения, но ты не показался мне пошляком и фанфароном — напротив, я обрадовалась этому неожиданному напоминанию о тебе. Оно вызвало прилив нежности и вытащило меня из оцепенения, в котором я находилась, после того, как ты пропал. И тогда я поняла, что влюбилась. Прошло еще несколько месяцев, и я полностью согласилась с тобой в том, что главное — это моё чувство, а не твоё отношение ко мне. И я захотела сделать это (сейчас скажу, что именно), но сделать не ради себя — у меня уже была моя хроническая влюблённость, и на то, что ты чувствовал ко мне, мне, как тогда казалось, было наплевать; милый! я захотела, чтобы ты тоже влюбился, захотела подарить тебе эту возможность. Я решила соответствовать. Ради того, чтобы соответствовать, я училась, ради этого читала книги и выучила наизусть все песни «Queen» и Фредди. Тогда мне казалось, что я знаю о тебе больше, чем ты сам. Я придумала образ, в который ты мог бы влюбиться, я сама стала этим персонажем, стала воплощением неуловимых чувств из твоих снов. Я смогла стать взбалмошной, загадочной, иногда смешливой, чаще — меланхоличной и задумчивой. Я поняла, что со временем, после того, как ты в меня влюбишься, тебе захочется явного внимания и искреннего интереса, но не просто, а в комплекте с якобы тайным и как бы хорошо скрываемым обожанием и восхищением. Всё это я могла дать тебе в любых количествах и пропорциях. И единственное, чего мне не хватило, — это, извини за банальность, терпения. Выяснилось, что я не умею ждать, не зная, как долго придётся ждать. Милый, прости, я вышла замуж.»