Александр Викорук - Настигнутые коммунизмом

— Я недавно узнал, — сказал Елисей, решив именно сейчас выложить все про Есипова, — что вы сидели, и знаю, кто все сработал.

— Кто? — запнувшись, спросил Илья Ефимович.

— Некто Есипов.

— А я знаю, — тихо и спокойно проговорил Миколюта. — Впрочем, как вы с ним пересеклись?

— Учился с ним когда-то давно. Он и мне напакостил.

Илья Ефимович замолчал и, казалось, вдавился в кресло. Его плечи вдруг согнулись, а пальцы вцепились в подлокотники, словно он пытался выкарабкаться из трясины.

— Был дружок школьный, все детство с ним, — лицо Миколюты посветлело. — Самая дорогая фамилия — Есипов. Сколько жизнь пакости произвела на свет, а дружба мальчишек все покроет. Только кликни память — этакий ностальгический букет доставит. Он с войны полуживой вернулся. Сынишку народил, а сам еще при Хрущеве помер. Валерка рос, отца напоминал мне. Вот и был мне, как свой, может, за сына, а может, за друга.

Руки Ильи Ефимовича задрожали, он молча вскочил, быстро открыл буфет, достал четвертинку водки, налил немного в стакан и одним глотком выпил. Потом плеснул в другой стакан и подал Елисею.

— Выпейте. Был бы пистолет под рукой, может, давно бы застрелился. А так — пятьдесят грамм, глядишь, второе тысячелетие доломаю. Может, конец света увижу.

Миколюта плюхнулся в кресло, откинул голову на спинку и долго сидел с закрытыми глазами. Его страшно бледное лицо постепенно размягчалось. Наконец он открыл глаза и посмотрел на Елисея:

— Представляете, я и на следствии с ним не раз встречался. Он, следователь и он, веселые, смеются. А Валерка еще учит меня, как надо себя вести, растолковывает мне, какой я дурак: все уже давно колются, оказывают помощь следствию… Он как две капли воды с моим дружком! — потрясенно выпалил Илья Ефимович. — Представляете? Меня тогда мысль мучила: что в нем все-таки такое изменилось, где порча? Я бы его под микроскопом всю жизнь рассматривал бы, лишь разгадать его секрет… Да нет такого микроскопа. Все говорят: где душа человека? А я мучаюсь вопросом: где подлость его? Куда она спряталась, где ухмыляется? Чтобы ее оттуда выковырять гвоздиком да растоптать, подлюку!

— Он же вас и оболгал потом, выставил предателем, — сказал Елисей.

— Ну, вы все знаете, — изумился Илья Ефимович. — Да и что в нашей жизни может быть тайного?

— А вам не хотелось его убить?

— О, это были сладостные минуты: представить расправу над ним. Для развлечения я часто размышлял, как я с ним покончу… Что-то вроде игры себе выдумал. А потом плюнул. Даже нашел пользу в его пакостной деятельности, — Илья Ефимович покачал головой. — Когда меня из жертвы превратили в злодея, даже вокруг меня все изменилось. Увидел настоящее в своих бывших друзьях. Многие из них оказались мерзопакостными людишками. Что-то на уровне кухонных тараканов. Понимаете? — Илья Ефимович с сильным сомнением глянул на Елисея. — Они себя совестью нации почитали, «узники совести». Надо же выдумать. А может ли совестливый человек другого топтать ногами, пусть даже трижды достойного такого отношения? Не может, совесть не должна позволить. Если есть, конечно. А как меня топтали! Ха-ха. Я ж безвреден был. Надо мной можно было поизмываться, плюнуть в меня. На государство-то особенно не поплюешь. Быстро по мордам схлопочешь. Им даже в голову мыслишка не закрадывалась, что гэбэ своих стукачей никогда не поставит под удар, не даст в расход. В общем, поизмывались чистоплюи поганые… Мелкие людишки. Сейчас вопят, что это они готовили крах тоталитаризма. Пошлые дураки. Мы все ненавидели государство. В меру ума нашего эта ненависть принимает те или иные формы, подчас безобразные. Наша ненависть и разрушает государство, если в нем есть слабина. Впрочем, это и есть главная слабина — ненависть. Вот и все. Сможем ли, хватит ли у нас сил и ума полюбить страну, чтобы создать что-то приличное? Вот в чем вопрос.

— А как ваш подельник в Париже? — спросил Елисей

— Ну, — грустно кивнул головой Миколюта. — Кажется, вы действительно все знаете. И не удивительно. Дерьмо всегда на виду. Попробуй вот тайну бытия раскрыть, тайну красоты мира, совершенства. Это слабо. А разгадывать наши подлянки, все равно, что расписывать кроссворд для дураков. Ну-ка, из трех букв, первая «г», лежит на солнышке, зеленый и лоснится? Гад! — шумно воскликнул Илья Ефимович, подскочив в кресле. — А вы знаете, даже небольшой рассказец накропал. Вот вы его и почитайте, если любопытствует.

Илья Ефимович долго копошился у книжной полки, тасуя потертые папки с обтрепанными завязками или без оных. Наконец вытащил из одной тонкую стопку листков и протянул Елисею. Первое, что бросилось ему в глаза — название рукописи «Настигнутые коммунизмом».

«Было еще забавное продолжение», — отвлек от грустных мыслей Илья Ефимович.

Весной, в мае, звонит мне бывший редактор. Спрашивает: на мели? Ну, я, конечно, говорю: мелее не бывает. Он объясняет, что знакомый из молодежного журнала предлагает в командировку от журнала смотаться на заработки с лекциями в Иркутск. Очень кстати, говорю. Был такой способ подработки: две-три лекции в день. Там глупость какую-нибудь несешь, наврешь с три короба, анекдот расскажешь, поэты стихи почитают. Дорога оплачивается, за выступления денежки профсоюз отчисляет. И набегает немного… — Илья Ефимович вдруг засмеялся. — Как вспомню, смех разбирает. Собралась бригада, четыре человека. Дружок редактора, бригадир наш с балалайкой. Лицо чумовое, поэтическое: волосы вихрами торчат, глаза запойные. Уже в аэропорту приключения начались. Пока регистрацию ждали, бригадир наш клеиться стал к барышне, которые, знаете, багаж у пассажиров принимают. Молоденькая толстушка-хохотушка в аэрофлотской форме, кругленькая, сочная. Ее, наверное, пареньки-сослуживцы любят потискать по углам между делом. Бригадир наш сразу к стойке, мурлычет ей что-то, потом, гляжу, балалайку расчехлил, дрынькать начал, слышу, частушки щелкать пошел. А уж толстушка млеет, смешком заливается, на стойку прилегла, к нему тянется… Да недолго музыка играла. Хмурый парнишка в форме возник. Крупный, щекастый, позыркал сначала издалека возмущенно, а потом подошел сзади к своей коллеге-хохотушке да как ладонью врежет по спине девчушке. Аж гул пошел. Наверное, пол-аэровокзала на мгновение замерло — уж не самолет ли шлепнулся…

Илья Ефимович затих, глядя в пространство, словно что-то вспоминая.

— Потом в самолете, — проговорил он, вздохнув. — Летали, наверное, что-то особенное. Не телега, не машина, не поезд… А почему?.. Любой человек в самолете как бы на полпути в мир иной. Душа уже там! — Илья Ефимович покрутил пальцами в воздухе. — Сколько мне не говорили, что вероятнее погибнуть под машиной, просто — при переходе улицы… Самолет — иное, взлетел, а приземлишься ли ты или твоя душа так и улетит навечно? Никто не ответит. Двигатели ревут, плоскости крыльев дрожат. Судьба твоя где-то решается. А бригадир наш, оказалось, в это время с соседкой обсуждал роль секса в супружеской жизни. Когда он после прибытия в Иркутск сказал об этом, я тут же заподозрил подвох, неладное.